Нимб над Мефистофелем - [38]

– Больше?

Тетка пожала плечами несколько раз. У Француза соседи не бывали, поэтому не могли сказать, пропали ли из его квартиры какие-то вещи, были ли вообще у него ценности. Но то, что в шкафах наскоро рылись, в глаза бросалось. В общем, единственная ниточка, связывающая с Дамкой, оборвалась. Обыск затянулся, а я поглядывал на часы. Только в полвторого ночи мы освободились, идти к Агнии уже никак было нельзя.

С каким нетерпением я ждал следующего вечера! В семь уже был перед дверью Агнии, изрядно волнуясь. Цветов не нашел. Да откуда они в ноябре-то? Зато стащил из дома банку вишневого варенья. Девушка открыла и ахнула:

– Устин! А почему вы вчера не пришли?

– Служба, – сказал я так, как это сделал бы Чехонин. – Можно?

– Конечно. Я очень рада, очень.

У Агнии было чисто и уютно. Мы пили чай с вишневым вареньем и печеньем, которое она сама испекла еще вчера к моему приходу. Агния болтала без умолку, будто встретилась со старым приятелем, которого давненько не видела, рассказывала обо всем на свете, мечтала. А я смотрел и смотрел на нее, ничего толком не слыша. При ярком освещении она показалась мне еще лучше, ее искристые и лукавые глаза завораживали... нет, испепеляли мое сердце. А ее улыбка... Подобных улыбок не бывает! Волосы она не завивала по тогдашней моде, они были разделены на пробор, спускались по щекам, а на затылке закручены в небольшой узел. Да и трудно было представить Агнию в кудряшках, хотя ее общительности и смешливости, в какой-то степени и легкомысленности соответствовали бы как раз кудряшки.

Мне так хотелось понравиться ей, так хотелось, чтобы она восторгалась мной, а похвастать было нечем. Я старательно повторял позы и движения Чехонина, его реакции, короче, играл в бывалого фронтовика, думая лишь об одном: когда-нибудь мы будем целоваться? Она намазывала варенье на печенье, осторожно подносила ко рту, бордовые потеки стекали по пальцам, капали на блюдце, оставались следы на губах. Меня влекли эти губы в вишневом варенье нестерпимо. Но когда я представлял, как наши губы касаются друг друга, меня прошибал пот, предательски выступавший на висках и лбу. Впрочем, и вся моя спина стала мокрой.

– Вам жарко? – спросила Агния. – Я могу открыть окно.

– Откройте, – еле выдавил я.

Она распахнула створки, наклонилась вниз:

– Идите сюда, Устин. Смотрите, смотрите, как хорошо... Огни. Ночь. Черное небо. Оно такое глубокое, что хочется нырнуть в него.

Огни? Рассеянные в темноте жалкие фонари невозможно назвать огнями, но они у меня в глазах двоились и троились, оттого виделись в неисчислимом количестве. Потому что рядом я чувствовал жар тела Агнии, я вдыхал ее запах, а пахло от нее изюмом. И еще чем-то неизвестным пахло – волнующим, дурманящим. Хорошо, что у человека есть ребра, иначе мое сердце выпрыгнуло б из меня, заскакало бы по комнате, и вряд ли я поймал бы его.

Агния выпрямилась, стала лицом ко мне, посерьезнела. Ее губы подрагивали, а я, не знаю – как, потому что это был не я, потянулся к ним. Мы целовались. Наши ребята много рассказывали о своих подвигах на любовном фронте, и я тоже. Только я-то врал. Конечно, влюблялся несколько раз, но по-детски, мне не приходилось быть с женщиной, не приходилось даже целоваться. Война, изнурительный труд на восстановительных работах помешали моим походам по любовным фронтам. Но как я целовал Агнию! И вдруг она припала ко мне, тихо промурлыкав:

– Останься. Мне так плохо одной...

Я трепетал перед неизведанным, но волнения не выказывал. Снимал одежду в темноте трясущимися руками, гадая, справлюсь ли. Однако у нее, к моему счастью, это было не первый раз. Я справился, хотя и попотел изрядно, да и Агния мне помогла. Впрочем, единственной вещи мужчину учить не надо – это как любить женщину. Меня нисколько не задело, что она не была девушкой, нам всем пришлось пережить годы кошмара, а в кошмаре всякое случается, поэтому я не задавал ей дурацких вопросов, обнимал ее и целовал просто так, потому что мне было хорошо.

– Расскажи о себе, – попросила она.

– Так ведь нечего рассказывать, и... курить хочется.

– Я принесу. Где твои папиросы?

– В кармане пальто.

Агния спрыгнула с кровати, я слушал ее босоногое шлепанье по полу, млея от мысли, что наконец стал мужчиной. Она прикурила папиросу, дала мне:

– Всегда хотелось попробовать покурить. Но это невкусно. Я принесу блюдце, пепельницы у меня нет.

Агния бегала по комнате нагишом, я различал ее фигурку в темноте и чувствовал новый прилив сил. Потом она улеглась рядом, прижалась:

– У тебя, наверное, очень интересная работа...

– Мне нравится.

– Ты стреляешь по бандитам, гоняешься за ними, да?

– Стрелять пока не приходилось, но я умею. А за преступниками гоняюсь.

– Это, наверное, опасно, – еще теснее прижалась ко мне Агния. – И много ты поймал преступников?

– Пока ни одного, потому что недавно в уголовном розыске. – Загасив папиросу, я повернулся на бок. Глаза мои привыкли к темноте, видели главное – поблескивающие глаза, губы, шею Агнии. – Но уже два дела с трупами у меня есть, ищу теперь убийц...

Нет, как я представлялся! Будто один ищу убийц.

– Два трупа? – прошептала Агния со страхом. – Это же были люди, они жили, любили, ненавидели... Они красивыми были?