Нимб над Мефистофелем - [19]

– Нет, – сказала Лидочка, глядя на отца невинными глазами. Они, взрослые, и научили ее лгать.

– Она тебе лжет, – бросила с тахты Ирина. – Если бы ты слышал, как она описывала свои утехи с ним... Такие подробности может знать только женщина, испытавшая их, а не девчонка.

– Лжет твоя жена, – невозмутимо заявила Лидочка.

– Своди ее к врачу, и ты без труда узнаешь, кто из нас говорит правду, – выпалила мачеха.

Поход к врачу грозил позором. Сразу же в городке, похожем на поселок, станет известно, зачем папа привел дочь, заговорят: уважаемые люди, а дочь у них шлюха. Лидочка к такому не была готова, но сейчас ее интересовало, что скажет отец, и она выжидающе уставилась на него. А он сказал:

– Хорошо. Завтра же с утра я отвезу тебя к врачу.

Теперь Лидочка разозлилась. О, как она разозлилась – непередаваемо! Отец не только не поверил ей, но готов вынести на всеобщий суд поведение своей дочери. А это уже предательство. Кивнув в сторону мачехи, она процедила:

– Ты веришь этой?

– А почему я должен верить тебе? Хочу убедиться, что ты, Лидия, держала себя в строгости, как и подобает...

– Например, тебе, – вставила она, перебив отца. – А как ты проверишь свою жену? Спроси у нее, она хранила тебе верность? Спроси.

– Боря, я пойду, – встала Ирина. – Не хочу слушать оскорбления.

– Сядь, святоша, – елейно произнесла Лидочка. – Да, я спала с Сашей. А что в этом особенного? Ты, папа, изменял маме. Ведь из-за твоей измены она и отравилась, правда? Почему же меня упрекаешь? Я никому не изменила.

– Лидия! – побагровел отец. – Ты забываешься! Да как ты посмела? Вон из моего дома, мерзавка!

– Я ничего не забываю и не забываюсь, – парировала она. – Так вот, раз уж меня тут судят самым строгим образом, слушай, пока я не ушла из твоего лживого дома. Это было в лесу. Ты же знаешь дорогу к морю, которая ведет через скалу, она короче, но трудней. И когда переходишь скалу, чуть внизу есть площадка... – Отец замер, уж он-то хорошо знал то место. А Лидочка спокойно продолжала: – Я видела, как твоя жена на этой площадке лежала голой, а на ней лежал мужчина. Тоже неодетый. Она дергалась под ним, как полоумная, и стонала. Незабываемое зрелище. Поучительное. Я беру пример с твоей жены.

– Врешь! – закричала Ирина. – Не верь ей! Она назло говорит. Она ненавидит меня...

– Да, я ненавижу тебя, – призналась Лидочка. – Потому что ты убила маму. Но говорю я правду. Ты мне не веришь, папа?

– Боже мой... – опустил голову дядя Федор. – Какая это все гадость.

– Ну и с кем я была, с кем? – Ирина надеялась, что падчерица не посмеет назвать имя своего любовника, то есть Саши, следовательно, ей нечем крыть.

– А я не рассмотрела, – не обманула ее ожидания Лидочка. Ирина не знала, что у падчерицы есть другой козырь против нее. – Видела только его голый зад и спину. Но под ним видела тебя. Мне этого было достаточно, а уж кто на тебе – неважно.

– Все – ложь! – прошипела Ирина.

Наступила пора козыря, который Лидочка и предоставила:

– Ты, папа, можешь узнать у Вани, он был со мной и тоже все видел. А произошло это через неделю, как мы сюда приехали. Спроси, спроси...

У Ирины лицо побелело, но она не потерялась:

– Они сговорились. Твоя дочь и твой сын. Они изводят меня, хотят, чтоб мы с тобой разошлись. Вспомни, как они вели себя весь год.

Желваки отца ходили ходуном на скулах, глаза покраснели от ярости, но он не знал, верить словам дочери или нет. Вернее, не хотел верить в измену. В тот момент Лидочка ясно увидела, прочувствовала, что папа ненавидит ее, свою дочь, за ту правду, которую она открыла. Впрочем, любовь из дома ушла со смертью матери. Ирина рыдала, уткнув лицо в руки, и бормотала:

– Какая дрянь... Я даже не хочу оправдываться, не хочу...

И тут всех удивил дядя Федор. Он подскочил к Ирине и ударил ее, да так сильно, что та, охнув, упала на пол.

Отец тоже удивил Лидочку, которая отпрыгнула к двери. Он ударил дядю Федора кулаком по лицу, но тот устоял на ногах, только из носа у него потекла кровь.

– Убирайся вон! – рявкнул Борис Михайлович... дочери, а не жене. – Чтоб я никогда не видел тебя, никогда! Шлюхам не место в моем доме!

– Подожди, Лида, – сказал дядя, заслонив собой племянницу. – Ты, Боря, подонок. Кого ты прогоняешь? Дочь? Ради какой-то твари?

– Тебя это не касается, с ней я сам разберусь, – огрызнулся отец, его перекосило от обиды. На себя, на жену или на дочь он обиделся? Наверное, на всех. Он был в такой ярости, когда человек не контролирует, что делает и говорит. – И ты убирайся с ней. Завтра же поеду домой и заявлю, что твой друг, которому я дал приют, диверсант. И ты вместе с ним. Ты бездарь. И твои идеи бездарны. Вы оба угробили самолет. Вы вредители. Пора вам баланды попробовать, а не учить меня, каким я должен быть. Теперь я вас буду учить. Жестоко учить, как вы меня.

– Дурак, – сказал дядя, разворачивая Лидочку лицом к двери. – Кстати, я предупреждал: станешь рогоносцем. И ты им стал, потому так сейчас и бесишься.

Едва они вышли и ступили на ступеньки, в кабинете раздался сдавленный, предупредительный шепот мачехи:

– Боря... Боря...

И послышался звук удара. И еще удар. И вскрики, которые давят в себе. Разъяренный голос Бориса Михайловича: