Никудышный - [61]

Он вошел в коридор. Палаты были открыты и там виднелись привинченные к полу стулья и кровати. Никаких простыней и подушек. Серые матрацы с вылезшей ватой. В одной из палат сидел взрослый человек спиной к двери и, беспрестанно раскачиваясь, выл.

Григорий зашел к нему, увидел раскосые глаза, и, вдруг этот человек встретился с его взглядом. Сначала он пригнулся, вдавил голову в плечи, как будто боясь удара, но потом, поняв, что его никто не собирается обижать, что-то невнятное забормотал, протягивая к Григорию руку. Другая висела неподвижно. Ноги, сухие, как щепки, были обуты в тапочки с дырявыми пальцами, без носок.

Рука тянулась к Григорию и он пожал ее, беспомощную, вялую руку. По глазам парня покатились слезы.

— Ам, — пробормотал он. — Ам, — и показал на свой рот.

— Значит голодный, — подумал Григорий.

— Я сейчас, принесу тебе что-нибудь, — сказал он и побежал по коридору в конец его.

Жалобный вой несся ему вслед.

Главврача он застал за обедом в обществе двух медсестер и сестры — хозяйки.

На столе врача стояли тарелки с борщом, жаркое, салаты, выпечка, бутылка водки.

— Кто такой? — раскричался врач на Григория.

— Меценат. Хочу преподнести вам несколько тысяч долларов.

— Садитесь, пожалуйста. Всегда рады таким гостям. Милости просим к столу.

— У вас всех так кормят? — поинтересовался Григорий.

— Это мы все приносим из дома, — пояснила старшая медсестра пудов на десять весом.

— Я бы хотел сначала увидеть вашу столовую, больных, в чем нуждаетесь?

— Девочки, быстро в столовую. И поварам скажите там, чтобы подавали.

— Я с ними, — сказал Григорий, резво догоняя сестричек.

На столах в столовой стояли алюминиевые миски с синей кашей, без проблесков масла. Все миски теснились на подносах, так как пациенты обедали в палатах и на улице. Здесь находились дети и взрослые, совершеннолетние. Некоторые с бессмысленным взглядом и беспорядочными движениями мало понимали, что происходит с ними, но были и такие, кто не владея своим телом, прекрасно понимал все, и их глаза, глаза мучеников, вызывали у Григория спазм в сердце.

— И мой сын тут, я допустил преступление. Я не человек, преступник. Если уж родилось такое дитя и общество сохраняет ему жизнь, должно быть и человеческое содержание бедолаг, отданных на откуп бесчестным людям.

Он снова увидел того парня, у которого стояла миска с синей кашей и ему в рот подавала ложку девочка, с заячьей губой, квадратным носом и одной рукой. У парня катились крупные слезы, он давился этой ужасной постоянной, надоевшей крупой с водой. Явно, что он был голоден, как и все остальные. Григорию захотелось схватить за горло директора этого заведения, жирную старшую сестру и резвых гладких медсестер. Их столы ломились от еды, а бедные уродцы, которым государство выдавало на пропитание приличную сумму, были голодными и похожи на прозрачную бумагу, вместо кожи. Казалось у них нет вообще никакого мяса на теле, кожа и кости, готовые скелеты для анатомических классов.

Григорий пулей вылетел из больницы.

В это время почти одновременно с ним за ворота выехала лошадка, запряженная в телегу. На ней стоял неотесанный гробик, детский, на ребенка лет шести. Рядом с гробиком сидел возница, мордатый мужик и сзади примостились два парнишки с уродливыми лицами, но умеющими ходить и что-то делать руками.

Пропустив вперед похоронную процессию, автомобиль медленно двинулся за ними.

Метрах в ста пятидесяти от больницы на поляне посреди лесной опушки находилось странное кладбище. Маленькие холмики, их было много, беспорядочно располагались по всей поляне. Могила была вырыта неглубокая. Мальчики сняли гроб и поставили возле ямы. Мужик, подоткнул две веревки и вместе с ними опустил в последнее жилище умершего уродца. Мальчики заплакали. Их страшные лица-маски были мокры от слез. Возница стоял и смотрел, как они зарывают своего товарища. Он грубо торопил их, но тощие ручонки едва удерживали специально сделанные небольшие лопаты.

Наконец, ямка была покрыта землей, и ребятишки стали садиться в телегу. Сначала один помог другому: подсадил его, удерживая за ноги. Потом второй протянул ему руки с телеги и тот взобрался на краешек. Они крепко вцепились друг в друга и, опустив головы, поехали в дом, где им предстояло жить до самой смерти.

Григорий поделился впечатлениями с друзьями и все они решили поехать в ОБЭП и оттуда уже искать управу на главврача.

К удивлению Григория начальник ОБЭП, майор Николаев, выслушал его серьезно и позвонил в райздравотдел.

Миша же со своей стороны дозвонился до редакции местной газеты и телевидения и сообщил, что сейчас в эту больницу пожалует ОБЭП.

Когда столь неожиданная бригада прибыла в это страшное по своей безнравственности заведение, все сотрудники были на приличном взводе, а больные спали там, где их застал сон. Ни в одном ужастике невозможно было увидеть обреченных детей на такие издевательства и голод.

Григорий сразу же пожертвовал на эту больницу двадцать пять миллионов долларов, но с условием, что власти разберутся и накажут виновных. Он не забыл отблагодарить и тех, кто безропотно поехал с ним в этот вертеп зла. Но он никому не сказал, что тот самый парень, с проблесками сознания, но с беспомощным телом и есть его сын.