Никудышный - [48]

— Что ж ты мне про неё не рассказываешь? — повернувшись к Оксане, спросил Равиль.

— Девчонка как девчонка, дочка врачихи, внучка деда Сидора, пчеловода.

— А по мне хоть турецкого султана.

— Хороша, говоришь девчоночка?

— Никогда не видел такой. У нее кудри золотые и вьются ниже пояса.

— Да ты прямо художник, описываешь портрет.

— А я умею хорошо рисовать, — похвастался Петька.

— Ладно. Иди к ней в гости, а я тебе краски куплю, нарисуешь портрет и подаришь ей. Приглашай ее в гости к нам.

Петька умчался быстрее ветра, а Оксана похолодела.

— Ты что задумал? Ведь они почти соседи, тоже с краю живут.

— Молчи, женщина. Закрой рот, пока тебя не спрашивают.

— Не дам. Не дам совершить такое. Она одна у матери и деда.

— Жалостливая нашлась. Штук двадцать разных сожрала и черных и белых и сереньких, а теперь на нее жалость напала? Тебе так и так вместе со мной отвечать придется. Кто их заманивал сюда? Кто кружку под кровь подставлял, шашлыки готовил, разделывал со мной и мясо продавал?

— Палач, — причитала. — Ты меня принудил к этому.

— Э, нет, голубка, кровавая, не думаю, что мне с другими так просто бы пришлось.

— Не хочу больше этим заниматься, — рыдала Оксана.

— Хорошо. Я тебя посажу на травку, листики, посмотрим, что запоешь.

— Лучше с голоду умру!

— Очень хорошо.

Он подошел к ней вплотную, схватил за волосы и начал бить другой рукой в живот, грудь, по лицу. От боли она осела, но он держал ее на весу за волосы и убил бы, если б не мальчишка. Тот возврашался назад. Равиль отпустил ее и сказал:

— Живо в баню, скажешь упала.

— Что так скоро? Или не приняли хозяева гостя?

— Их дома нет. На замок закрыто.

— Ничего попозже сходишь.

— Вы меня отпустите?

— Отчего же не отпустить к хорошим людям. Общение с ними заставляет ума набираться.

— Они такие хорошие.

— Вот и замечательно. Ты поди Оксану глянь, она с обрыва свалилась, в баньке отлеживается.

Петька нашел ее в предбаннике на скамейке, охающую, покрытую синяками.

— Тетя Оксаночка, что с вами?

— Упала. За корень зацепилась у дерева и скатилась по камешкам. Принеси мне воды.

Петька проворно принес воды в ковшике, она напилась, стащила банное полотенце с вешалки и еле дошла до бака с водой, окунула в него лицо.

— Ты беги, я скоро. Отлежусь маленько.

— А поесть что-нибудь принести?

— Чаю с медом.

— Я сейчас.

— Что там она просит? — спросил Равиль.

— Чаю с медом.

— Отнеси.

— Я мигом, только согрею.

Они сидели с Оксаной в полутемном предбаннике, освещенном из открытых дверей и Петька рассказывал ей о девочке, как они хорошо играют и что дядя Равиль теперь будет отпускать его к ней. И приглашает ее к нам тоже.

— Не надо к нам, — сказала испуганно Оксана.

— Почему? — удивился Петька.

— Видишь какая я красивая стала, за корень зацепилась, а здесь сплошные деревья и таких корней много.

— А мы осторожно будем бегать. На рыбалку пойдем.

— Не девчоночье это дело рыбалка.

— Тогда цветы собирать будем и гербарий сделаем.

— Посмотрим, а пока мне плохо и ты никуда не уходи.

— Ладно, — согласился Петька, — я подожду.

Вечером пока еще было светло, Равиль пошел в село. Он остановился недалеко от дома Сидора, за углом, так что бы его не было видно. Из ворот выскочила девочка. Светлые золотистые волосы ниспадали, струились по ее плечам, беленькая с правильными чертами лица, полненькими в меру ножками, коротеньком платьице, словно в фея в сказке, предстала перед ним, так как мячик покатился в его сторону.

Равиль онемел. У него пересохло в горле, он готов был схватить ее немедленно и утащить. Но она бы не молчала, и шум, поднятый им, вряд ли помог бы сбежать с драгоценной ношей. Он взял мячик и кинул ей.

— Ты кто?

— Петькин родственник, — ответил он.

— А где Петя?

— Дома. Тетя заболела, он возле нее. Дедушка дома?

— Дома, проходите, я вам покажу куда и она, подскакивая с ножки на ножку бежала впереди, грациозная соблазнительная нимфа, так что У Равиля стучало сердце.

Он не мог поспевать за ней, этот сильный мужик, парализованный силой красоты ребенка.

— Проходи, лесник, гостем будешь.

— Здравствуйте, — приветствовал он пересохшим горлом хозяина. — Я к вам по делу. Мне бы морды новые надо сделать. Хочу рано в воскресенье, за излучиной их поставить. А с меня будет рыбка самая наилучшая.

— Хорошо, сделаю, — ответил Сидор Никитич. — Сам я уже давно не рыбачу, лодки своей нет, да и пчеловодство все время забирает. Летом опять кочевать придется в разные места. Медосбор требует странствий по лесу.

— Я так боюсь пчел и не дружу с ними. У меня рыбалка, охота. — Когда можно будет зайти за мордами?

— Послезавтра к вечеру. Готовы будут. У меня материал заготовленный есть.

Возвращался Равиль на крыльях. Петь хотелось. Такую красотищу мать выродила человеческая. Даже на обед пускать жалко.

— Жену бы такую. В Азии в одиннадцать лет замуж выдают, а этой сказывают десять. Но как до нее добраться?

— Это тебе не с вокзала беспризорника достать, за такую и башку открутят.

— Все равно заполучу ее, золотоволосенькую. А вот как — подумать надо хорошенько.

Он вдруг стал ласковым с Оксаной и однажды сказал:

— Я не трону твово парня, пусть живет у нас, но он должен постоянно дружить с той девчонкой и иногда приводить ее к нам.