Никудышный - [44]

— Мама купила.

— Ты одна у мамы?

— Нет нас четверо.

— Ты, конечно, самая старшая?

— Угадали. Остальные мелюзга бестолковая.

Оксана шла и представляла сколько радости будет у ее мужа. Она уже давно не интересовала его как женщина. Перешла в разряд подруги, соратницы по общему делу. Он их увидел заранее и пошел навстречу.

— Лисичка не сбежала? — спросила его Оксана.

— Нет, сидит вас дожидается.

— Можно посмотреть на нее? — попросила девочка.

— Конечно, — только вот сначала зайдем на минутку в комнату.

Он пропустил в двери девочку, а Оксана осталась на улице. Она знала, что сейчас будет происходить в доме, но ее нервы давно были тряпичными, не ощущавшими боли других.

Равиль провел девочку в комнату и посадил на стул. Он принес ей платье из белой ткани и велел надеть.

— Не хочу, — заупрямилась она.

— А ты захоти, — сказал он и начал расстегивать брюки.

— Вы меня собираетесь бить ремнем? — с ужасом спросила девочка.

— Заткнись, — грубо сказала она девчонке.

В ванную вошел и выключил воду.

Оксана зачем-то взяла кастрюлю и подошла к девочке совсем близко. Он тоже подошел, ухватил ее за волосы, загнул голову назад и полоснул ножом по горлу. Стекающая кровь наполняла посуду. Он с кружкой в руках ожидал, пока жена нальет ему теплой крови. Оба они в красных подтеках пили жидкость только что питавшую девочку. Безжизненное тело достали из ванны, положили на цинком обделанный стол и начали разделывать, как разделывают повара туши животных.

Такая жизнь началось у них давно, с тех пор как дед Равиля, приучил его людоедству. Тогда об этом никто не догадывался. У деда было шестеро детей, но он давно оставил свою старуху и жил во флигеле возле дома, начиненного многочисленными родственниками. Там, где людей жило много, а места было меньше, чем требовалось для нормальной жизни, всегда происходили свары и споры. Многочисленные новорожденные воцарялись в этом доме ежегодно по одному-два. Как-то потерялся двухлетний малыш. Мать зазевалась с болтовней на улице, хватилась, а ребенка нет. Так его и не нашли. У деда несколько дней был вкусный обед. Потом еще терялись внуки. И совсем маленькие и постарше. Продолжалось это несколько лет. Однажды Равиль сам пришел к деду. И дед впервые оставил внука живым. Его никто не посещал из родственников и он привык считать себя ненужным им. А тут Равилька, собственной персоной. Сел за стол, пообедал с дедом.

— Тебе Мансур ничего не рассказывал?

— Нет, а что?

— Ничего, квартиру ему дали отдельную скоро сам узнаешь.

— У тебя вкусно, мамка так не умеет варить, — похвалил внук.

Время шло. Люди терялись, часто не находились. Равиль вырос и уже жил самостоятельно, но к деду наведывался часто.

Равиль наездами из другого города, где он остался после ремесленного останавливался у брата Мансура в его квартире. У братца было две комнаты и наезды гостя не обременяли его. Дед постоянно при наезде внука навещал их и баловал вкусными обедами. Как-то за рюмочкой, закусывая шашлыками и хваля его изделия, братья попросили научить их готовить так как он. Тогда-то они и узнали от него правду. Сначала кровно обиделись, даже убить хотели, а он им сказал:

— Корова тоже теплокровное животное, все понимает, а ее убивают и не спрашивают, хочет она этого или нет. А люди — вредные твари и очиститься от них можно и таким способом.

Братья с его доводами согласились, особенно припоминая обидчиков.

Равиль и Мансур не общались с родителями, ушли как-то сразу и все. Мансур попал в бандитскую шайку, где давно состоял его школьный сотоварищ, а теперь Ворон по кликухе. Добывали они себе на жизнь разбойными нападениями. Всего четыре человека парней от двадцати пяти до тридцати лет, а шуму наделали много. Домушничали, разбойничали по ночам в малолюдных местах. Но особо капиталов не накопили и частенько Мансуру приходилось их кормить уже освоенным у деда ремеслом. Жратва была всегда в запасе. Он до того обнаглел, что начал сбрасывать скелеты, разрубленные на части в мешках прямо в мусорный ящик возле дома.

Сборщик мусора однажды пригнал свою машину на окраину города на общую свалку и опрокинул привезенное «добро». Бомж Валентин, обитающий здесь, порылся в мусоре и увидел мешок. Раскрыл его, а там человеческие кости, да сразу от двух человек, взрослого и ребенка. Испугавшись, он умчался оттуда, чтобы не иметь объяснений с милицией. Но по пьянке проговорился своей подружке Гусыне, прозванной так за то, что была горластой и ходила важно, переваливаясь с боку на бок.

— Ты чё, — заявить надо.

— Ни за что.

— Он же людей жрет, понимаешь?

— А нам с тобой какое дело? Нас не съедят — мы с тобой вонючие.

— Он же убивает их и потом жрет.

— Я сказал, молчи, женщина.

— А то что ты со мной сделаешь?

— Выгоню.

— Куда?

— На свалку.

— Так мы с тобой итак вроде на свалке находимся.

— Уймись, женщина, — рассердился бомж.

— Но при первой же пьянке Гусыня тоже поделилась секретом с другими.

— Пьяные бомжи почесали затылки и решили:

— Мы честные бомжи и людоедов не потерпим.

Тогда-то и появилось у молодого опера уголовного розыска, в чьем районе работала машина-мусоросборник, дело о пропаже людей и под вопросом — людоед в районе?