Никто об этом не узнает - [61]

Домой рвался как никогда, а ведь разъезжал часто и подолгу. И не зря, как оказалось, так торопился вернуться. Узнав, что его дочь провела целых два дня один на один с этим чудовищем, он чуть сам не заболел. «Как могла эта дура Жанна, — негодовал он, — оставить ребенка одного с ним, с этим выродком?!» Вот уж кого он ненавидел всем сердцем.

Каким был Максим совсем в детстве, он уже не помнил, но лет с восьми дурной нрав так и пер из него. Сколько раз этот мелкий паршивец позорил его перед гостями, когда вываливал, как и о ком отзывался за глаза отчим. Этот паршивец вообще всегда любил эпатировать публику. Сначала по просьбе матери сыграет на рояле какую-нибудь увертюру, да так, что все прослезятся и умилятся, а потом ошарашит: сбацает что-нибудь эдакое, намеренно грубое и оскорбительное. У всех шок, а ему весело. С возрастом пацан делался только хуже и выходки его становились все циничнее. Дмитрий Николаевич даже срывался несколько раз — бил его. Хотя в принципе не в его это характере — руки распускать. И ведь даже тогда этот гаденыш умудрялся вывести еще больше. Хоть бы раз пикнул, охнул или поморщился. Только смотрел на него, даже крепко побитый, и ухмылялся, будто именно этого и добивался. И матери никогда не жаловался. Говорил, что упал, или еще какую отговорку придумывал. Но при этом взирал на отчима торжествующе, будто, покрывая его, унижал. Собственно, именно так себя Дмитрий Николаевич и чувствовал.

Теперь же он стал совершенно неуправляемым. Девки еще пошли. Этот мерзавец не стыдился приводить их в дом, оставлять на ночь. На все слова о недопустимости подобного он либо никак не реагировал, либо глумился в ответ. И вот с таким эта дура Жанна оставила его дочь?!

Это счастье, это чудо, что он не успел ее обидеть. Однако, когда Алена сообщила, что они «хорошо поладили», Дмитрию Николаевичу лишь на долю секунды стало легче, затем же его пронзила леденящая душу догадка. Точнее, предположение. Совратить его дочь — что может быть хуже? Что может быть больнее для него? И подонок наверняка это понял.

Впрочем, очевидных признаков чего-нибудь подобного он не наблюдал, хотя тщательно присматривался. Алена в последнее время постоянно грустила, этот грубил. Но друг с другом они не общались. Однако Дмитрия Николаевича не проведешь. Он чувствовал, нутром чувствовал, что между ними что-то есть, что-то происходит. И это сводило его с ума.

Теперь он точно знал: Максима надо выслать, отправить в одну из этих закрытых школ. Неважно в какую, но подальше. Он не поскупится на самую лучшую, самую дорогую, лишь бы его не было рядом с Аленой. Одной малейшей выходки этого мерзавца будет достаточно, и Дмитрия Николаевича не остановят ни Жанна, ни тесть — никто.

19

В школу Алена ехала больная, и не только бессонная ночь была тому виной. Рыдания, казалось, иссушили ее изнутри, вымотали до предела, будто со слезами ушли и жизненные силы.

И почему все так? Ведь ни на что она не надеялась. Сто раз говорила себе, приказывала даже: забыть, не думать, не строить иллюзий. И вроде получилось. Тоска, конечно, никуда не делась — такое в одночасье не проходит, — но поутихла и скорее напоминала болезнь, от которой организм уже медленно приходил в себя, а не страсть и не тягу, как вначале. Алена научилась даже игнорировать эту тоску, загонять ее в самые глубины и почти не замечать: саднит внутри — и пусть, скоро пройдет.

Но вот стоило ему позвать ее — и все: сердце вдрызг, и доводы бессильны. Ну а когда Максим привел к себе ночью Кристину… Это как ушат ледяной воды, как тысячи игл под кожу, как удар наотмашь, неожиданный, жестокий, сокрушительный, до темноты в глазах, до удушья. Эти звуки из комнаты казались нескончаемой изощренной пыткой, пока она не додумалась надеть наушники. Слушала музыку и уливалась слезами, постепенно засыпая, пока слух вдруг не пронзил гитарный запил злополучной The Man Who Sold the World. И тотчас сон как отбило и тело рефлекторно содрогнулось в болезненном спазме. Хотя сама же добавила «Нирвану» в свой плейлист, но это было, казалось, целую вечность тому назад.

Алена сдернула наушники, не в силах выносить эти звуки, хотя понимала, что песня тут совершенно ни при чем. К счастью, в комнате напротив все шумы уже стихли.

Серое, моросящее утро вторило ее настроению. Ничего не хотелось. В школу собиралась через силу и, не обнаружив Максима за завтраком, а затем и в машине, испытала облегчение. Видеть его сейчас было бы невыносимо.

Школьная сутолока заставила мало-мальски отвлечься. И все равно ее постоянно дергали то Стас, то Ренат со своим назойливым беспокойством: что случилось? почему ты сегодня такая странная?

На Кристину Алена старалась не смотреть, не травить душу лишний раз, однако столкнулась с ней в уборной. Та ни слова не сказала, даже не фыркнула и не усмехнулась, как обычно бывало, но зато с такой испепеляющей ненавистью взглянула на нее! Впрочем, Алена наверняка ответила тем же, на мгновение испытав злость, прежде ей незнакомую. Но эта злость, как ни странно, взбодрила ее. И на литературе она уже не сидела оцепеневшая, а понемногу реагировала, размышляла и даже отвечала на вопросы Аллочки.