Никто не знает тебя - [40]

Он полагал, что Виола забавляется с теткой, единственным взрослым, который до сих пор ей сочувствовал, как хищник забавляется с жертвой. С терпением, неимоверным для ее взрывного характера, она выстраивала с Эйнсли доверительные отношения, упивалась ими, смаковала, лелеяла и берегла их, но лишь для того, чтобы нанести когда-нибудь сокрушительный удар и поразить свою благодетельницу в самое уязвимое место.

— Как твой фонд, Клэр? — поинтересовалась Эйнсли, словно здесь действительно собрался семейный клан, а не обломки истерзанных и израненных душ, вынужденных подчиняться светским условностям.

Условностям, которые для Клэр были дороже жизни. Ради них она даже основала благотворительный фонд — свое маленькое королевство. Когда Рид на заре времен спросил, не может ли он занять в фонде какую-нибудь должность, Клэр жестко высмеяла его. Кто доверит такому невежде, как он, ответственную работу? Пусть не выдумывает.

— Неплохо, спасибо, — церемонно ответила Клэр и значительно посмотрела на Рида.

Взгляд ее не предвещал ничего хорошего.

— Наш фонд официально участвует в предвыборной кампании Деклана Мерфи. Он избирается в палату представителей.

Эйнсли неодобрительно хмыкнула и украдкой взглянула на брата. Но поняв, что помощи от него не дождешься, вновь обернулась к Клэр:

— Не знала, что ваш фонд занимается политикой.

— Редко, но занимается. Когда политическая программа кандидата касается важных вопросов.

Виола встрепенулась, чутко уловив надвигающуюся грозу, и вытаращилась на взрослых. Майло и Себастиан уткнулись носами в тарелки.

— Сомневаюсь, что программа Деклана Мерфи в состоянии коснуться чего-нибудь важного, — поморщилась Эйнсли, словно от имени Деклана у нее свело скулы, как от кислого лимона.

— Это правда, что вы двое крутили роман? — усмехнулась Клэр.

— Ты с ним трахалась, тетя Эйнсли? — не помня себя от радости, завопила Виола, и никто не шикнул на нее за употребление вульгаризма.

Грубить она научилась чуть ли не раньше, чем ходить.

— Это было очень давно, — невозмутимо ответила Эйнсли.

Рид знал: Эйнсли сдерживается, чтобы всю скопившуюся в ней злобу обрушить на Клэр. А злобу на Клэр она копила долго.

Когда вспыхнула эта вражда? Или же она и не утихала? Рид не помнил. Как не помнил он и саму Эйнсли. Законченный эгоист, в юности он воспринимал Эйнсли как некоего обезличенного, не имеющего индивидуальности персонажа под названием «сестра». Персонаж бесконечно досаждал ему, таскался за ним хвостом, хотя он не желал, чтобы за ним таскались, и втравливал его в неприятности.

Однако он не раздумывая убил бы всякого, посмевшего обидеть ее, а она ради него пожертвовала бы жизнью. Так уж их воспитали. Никто в их окружении не задумывался о чувствах, но все повиновались закону «семья превыше всего».

Только повзрослев и остепенившись, он начал открывать в Эйнсли многогранную личность.

— А ты, Клэр, дружила с сестрой Деклана, верно? — проговорила Эйнсли, потягивая вино и в упор разглядывая Клэр. — С Тесс?

Виола распахнула глаза, вытянулась и поставила локти на стол.

— Мальчики, идите в свою комнату, — еле слышно пробормотал Рид.

Обычно это срабатывало. Без осечек. Не успел Рид закончить, и Майло сдуло как ветром. Но Себастиан, выпятив подбородок, лишившийся умильной детской припухлости, не двинулся с места. В последнее время он проявлял недюжинное упрямство.

Эйнсли, не дожидаясь ответа Клэр, сардонически ухмыльнулась:

— И такие вы были подруги, прям загляденье. Ты даже увела у нее парня, не дав и простыням остыть.

— Ого, мамуль, ну ты и шлюха! — захлебнулась восторгом Виола.

— Виола! — осадила ее Клэр, давая понять, что дочь преступила все грани возможного.

Клэр редко повышала на дочь голос и требовала от домашних, чтобы на безобразное поведение Виолы они смотрели сквозь пальцы. Дочь криво ухмыльнулась и откинулась на спинку стула, вальяжная и ничуть не смущенная. Окриками ее было не пронять. Клэр глубоко вздохнула, успокаиваясь, и повернулась к Эйнсли. Когда она заговорила, в голосе ее, внезапно лишившемся морозной холодности, послышались нотки непривычной усталости и мягкости.

— Давай не будем ворошить прошлое.

Свет баснословно дорогой люстры мешал Риду разглядеть круги под глазами Клэр. Такие же темные и бездонные, как у него, порожденные бессонными ночами и бесконечными треволнениями. Порой он забывал, что Клэр вовсе не каменная, а их взаимные придирки, обиды, раздоры и борьба за лидерство, воздвигавшие между ними стену непонимания, происходили в основном из-за их страха — страха говорить о Виоле.

Потому что подобные разговоры всегда завершались крахом.

И они, как заведенные, продолжали истязать друг друга. Причинение друг другу боли вошло у них в отвратительную привычку.

— Эйнсли, — тихо, как ранее мальчиков, одернул сестру Рид. Тихо, но разборчиво.

Эйнсли, собиравшаяся устроить Риду и Клэр настоящую головомойку, поперхнулась и свела губы в тонкую линию. Она не пожалела бы разящих слов для родного брата, однако слова эти исторгла бы из ее сердца любовь, а не ненависть.

— Вы никогда не задумывались, почему Тесс унесла ноги? — спросила Эйнсли. — Я вот в последнее время только об этом и размышляю.