Никто не выживет в одиночку - [5]

Ты прав. Уверен, что прав.

Она тоже уверена, что права.

Но уже не найти ни правых, ни виноватых.

Даже дети понимают, что правды нет и что они ничего не значат.

Тоже знают, что они — никто.

Каждый — никто. Пройдет время, прежде чем они снова станут кем-то. Пораненные псы — самые злые.

А семьи между тем больше нет. Все ведут себя безрассудно. Неуправляемые дети мочатся в кровать и просят есть в два ночи.

Вот тут-то и наступает кульминационный момент. Когда вас убили, но вы продолжаете жить — жертва и убийца — на нескольких общих квадратных метрах кухни.

Такой момент, когда тебе хотелось бы умереть, но ты знаешь, что все-равно никто не умрет, а это намного хуже.

Этот чертов ребенок, весь в соплях, смотрит на тебя. И он вправду совсем маленький. И вправду твой. И ты знаешь, что ты вправду не заслужил этого… Но что тут поделаешь?

Все пошло вкривь и вкось, потом сложно переплелось, как заплетаются ветки деревьев в заколдованном лесу, и тебя придавило к стволу. И трудно дышать.

Гаэтано не отходил от игровой консоли «Wii», мчался на виражах со скоростью 300 километров в час имитатором водителя. Она попыталась привлечь его внимание.

— А смог бы десять минут смотреть на ладошку Космо?

Он засмеялся.

— Что я, никогда не смотрел на нее?

— В течение десяти минут — нет.

— Там одно и то же, так какого ж хрена?

— Если бы ты на самом деле посмотрел на его ладошку…

— Ну и?..

— Тогда бы ты понял, где находишься. Где должен быть.

Сейчас они сидят в ресторанчике с уже выставленными по-летнему столиками. Их окружают другие пары.

Делия смотрит на своего бывшего мужа, на это невинное лицо с выражением вечного недовольства. Лицо человека, так ничего и не добившегося в жизни, каждый раз срываясь на миг раньше, чем надо. Он всегда был трусом, если как следует подумать. Если уберет свою улыбочку. Эта манера хватать ее за горло, как вытаскивают цветок из горшка, чтобы крепко поцеловать. Чтобы сказать ей: «Мне тебя не хватает, ты всегда будешь нужна мне, я не могу без тебя, ты родилась для меня, я родился для тебя».

Это плюшевые мишки имеют тебя. Теперь-то она знает. Сшитые из ненатурального меха. Те, что вызывают ностальгию по детству, когда ты спала в обнимку с игрушками.

Она сама сделала глупость. Ждала чего-то, как нищенка у входа в кинотеатр, где крутят фильм про любовь.

Откидываясь на спинку стула, она пытается взглянуть на Гаэтано с расстояния. Прикрыв глаза, она умеет обезболить тело.

Теперь она каждый день медитирует минут по двадцать. Технику она скачала из Интернета. Для нее это огромная помощь. Отогнать крикливые мысли. Протереть доску.

Сегодня утром она сконцентрировалась на яблоках, которые лежали на кухонном столе. Мысленно проникла в самую глубь мякоти, запаха, внутрь косточек.

Нарезав детям на кусочки одно из них, она всплакнула. Но ей было приятно поплакать.

Она должна научиться быть. Просто быть. Вернуться к жизни. Окончательно снять эту перчатку с руки. Сделать шаг вперед.

Это нелегко для женщины, застывшей в универсаме с бутылкой молока, не зная, куда идти.

Гаэтано улыбается. Ощущает тяжесть взгляда, который его не любит и осуждает. Бьет ногой по ножке стола. Нетерпелив. Голоден. Не знает, что с ним. Стол качается.

Делия кладет руку на стол, чтобы Гаэ оставил его в покое.

И ей передается его нервозность… короткое замыкание из-за неправильного соединения «плюса» с «минусом».

Ей вспоминается, как она рожала Космо.

В ту ночь их тоже трясло.

— Для чего мы пришли сюда?

— Чтобы обсудить планы на лето…

Принесли шницель. Официантка ставит перед ним тарелку. Гаэтано берет вилку, тычет ею в сторону Делии.

На секунду становится похожим на Космо, когда тот просит подтвердить что-то и ждет ответа, так же уставившись в пустоту.

Гаэтано берется за нож, отрезает здоровенный кусок, засовывает его в рот и жует смачно, как жеребец.

Делия, не задерживая на нем взгляда, вздохнула. Торопится уйти, не хочет есть. Ей ждать нечего.

Когда принесли рисовый суп, она впилась в тарелку глазами, точно в дальнюю планету, недосягаемую, в отражение луны в луже.

— Ну как, нравится?

Делия качает головой. Не «да» и не «нет».

Не стоило приглашать ее в ресторан. Надо было зайти домой, немножко потаскать детей на себе, а потом поговорить на кухне, пока Космо и Нико смотрят мультики на диске, который бы он поставил через PlayStation.

Быстро, здраво, по-деловому. Она босиком, в домашних штанах, и он — даже не сняв куртки.

Ему бы и в голову не пришло оставаться — сбежать, и все, и как можно скорее. Достаточно запаха стиральных и посудомоечных машин и домашней еды, чтобы почувствовать неудержимое желание бесследно исчезнуть, уйти в чем есть. Как не раз он делал тогда, сбегая в пижаме и кроссовках для мини-футбола. Заходил в бар: грязный пол и видеоигры.

Но Делия не разрешает ему теперь появляться у них.

«Дети расстраиваются, когда ты уходишь».

Стала прикрываться ими как щитом, представлять им все в таком свете, в каком хочется ей.

— Им нужно привыкнуть, что ты с нами больше не живешь.

— У тебя что-то изменилось?

— Не поняла?

— К тебе кто-то ходит?

Гаэтано наблюдает за ней с глупым неподвижным лицом, как у их соседа, страдающего болезнью Альцгеймера. С лицом человека, потерявшего память.