Никто не узнает… - [25]

Прошли годы, и однажды, глянув на календарь, я вдруг обнаружила, что мне уже тридцать. Кто эта женщина в зеркале, с хвостиком на голове и сумочкой «Луи Витон» в руках, готовая, как солдат или полицейский, сию минуту отправиться на службу? Это я?

Как-то мне позвонила Хичон, всё ещё учившаяся в аспирантуре, и сообщила, что Хёнчу больше нет. Первая мысль была, что это очередная проделка Хёнчу. Но такими вещами ведь не шутят? Прощание было в траурном зале морга очень скромной больницы (интересно, куда делся её отец — нефтяной магнат?), вынос тела должен был состояться на следующий день. Я не пошла. Тогда я придумала оправдание, что не совсем здорова, но сейчас совершенно точно знаю, почему не пошла. По этой же причине я не читала то, что она писала. Я не смогла поверить в её смерть. Эта хитрая лиса всегда врала, за своей приятной внешностью она прятала коварство. Она бы лежала в гробу и хихикала надо мной. К тому же была вероятность, что там я встречу печального Макото. По традиции он должен был сидеть там перед портретом Хёнчу до тех пор, пока её тело не вынесут. Мне вспомнилось, как укоризненно он посмотрел на меня тогда, когда я пыталась удержать её обмякшее тело. Ну почему Хёнчу всегда была лучше меня, что бы она ни делала? Даже причина её смерти — опухоль мозга — была чистой и изящной. Ведь навалом других болезней, таких как СПИД или брюшной тиф! Она даже своей смертью вызывала симпатии окружающих.

Перед смертью Хёнчу начала писательскую карьеру и успела опубликовать три рассказа. Издательство, где вышел её первый рассказ, после её смерти опубликовало и другие, но я их, конечно, не читала. Я боялась увидеть красивый и таинственный портрет автора. Мне страшно было даже подумать, что с книжной полки на то, как я старею, будет смотреть вечно молодая Хёнчу, несчастная гениальная писательница, ушедшая от нас такой молодой! Сейчас я уже могу думать: «Наверное, она неплохо писала, не все в этом возрасте начинают писательскую карьеру», — это максимум, на что может быть способен такой недалёкий и недобрый человек, как я.

Прошло ещё несколько лет. В один из весенних дней, когда воздух моей страны наполняется жёлтой пылью, несущейся из китайских пустынь, я сидела в кафе в Гиндза и ждала Макото.

Мне было видно, как он открывает стеклянную дверь и заходит в помещение. С его появлением вокруг становится светлее. Он оглядывается вокруг, взгляд скользит по мне, но он меня не узнаёт и продолжает искать. Я не хочу помогать ему, не поднимаю руку, не машу, а наоборот, ниже опускаю голову и жду, когда он сам меня заметит. Наконец он замечает меня и подходит. Я делаю вид, что только увидела его, поднимаю голову и изображаю удивление:

— О! Привет!

Макото улыбается в ответ:

— Здравствуй, давно не виделись. Сколько лет прошло? Годы летят со скоростью стрелы.

— Ты по-прежнему выражаешься очень странно.

— Разве это выражение странное?

— Молодые редко так говорят. Звучит по-стариковски.

— Не знал. А ты сразу начинаешь ко мне придираться.

Я всматриваюсь в лицо Макото. Ему тоже не удалось противостоять натиску времени. В волосах проступила седина, вокруг глаз множество мелких морщинок. Только местами остались следы весёлой сеульской молодости. Теперь он выглядел немного уставшим, стало заметно, что он уже немолод.

— Как поживаешь? В Токио по делам?

Макото заказал кофе, а я вынула из сумочки визитку и протянула ему.

— Да, по делам. Представляешь, я гуляла по городу и встретила Хичон. В самом центре Сибуй.

— Не может быть! Там ведь всегда столько народу!

— Она говорит, что в Сеуле меня не застать, зато вот в Японии встретились. Хи-хи.

— Да. Стоит вороне взлететь с дерева, как тут же падает плод.

— Э-э-э… Эта поговорка здесь не к месту.

— Неужели? Смешно.

Макото в смятении почесал затылок.

— Ты встречался с Хичон на конференции?

— Да. Мы виделись вчера. Я иногда вижу её здесь на таких мероприятиях. Ведь у нас одна область исследований.

По окончании аспирантуры Макото вернулся в Японию и стал работать в токийском университете. Когда-то он защитил диссертацию по корейской литературе, но ему пришлось преподавать корейский язык, так как к этому времени в Японии заинтересовались Кореей и язык пользовался популярностью, но научную работу он не бросал — участвовал в конференциях по корейской литературе девятнадцатого — начала двадцатого века, ездил в Корею и был известен в литературных кругах. На этот раз конференция проходила в Токио, темой было слияние культур в период японской оккупации Кореи.

Нам принесли кофе, мы пили его, испытывая неловкость, будто на смотринах. Разговор о наших общих знакомых быстро иссяк. «Неужели? Я так рад! Правда? А я и не знала. Кстати, помнишь?.. Да, он женился. Она окончила аспирантуру и защитилась». Всё это было банально и неинтересно обоим.

В самом центре Токио находится Императорский дворец. На карте это место выглядит пустотой. Центральный парк Нью-Йорка такой же большой, но там гуляют с собаками, катаются на велосипедах, через него проезжают такси. В токийском Императорском дворце живут только члены королевской семьи. Простые жители Токио туда не заглядывают, это место приходится обходить, там нельзя бегать по утрам, но это никого не смущает. «Принимай это как факт и не сопротивляйся реалиям», — как сказал Ролан Барт. Пустота в центре города.