Никто мне не верит - [4]

Естественно, им очень хотелось помочь, они с нетерпением ждали того момента, когда смогут сделать то, что было нужно Филу. А так как у них это получалось, все зрители, смотревшие программу по телевизору, чувствовали, что это они сами встают со своих мест и задают вопросы сенатору.

— Ваши зрители — это ваша жизнь и смерть, — изрек однажды Фил. И Линн отнеслась к этому высказыванию так же серьезно, как ко всему, что слышала на занятиях в колледже.

Начав свою карьеру, как и Фил, в провинции, она надеялась, что в настоящее время обладает хотя бы половиной того мастерства, каким он владеет в совершенстве.

Так что, если быть до конца честной, не является ли провинциализм лишь поводом, чтобы не думать о главном? На самом деле главное, что ее беспокоило, это — сможет ли она пробиться на общенациональные программы.

Достаточно ли она хороша для этого?

Или, что ближе к правде, что достаточно хороша и сможет. Но сама все испортит. Вернется к своим старым привычкам, несущим лишь разрушение. Сама себе навредит, потому что не заслужила подобной удачи.

Она отложила журнал и снова повернулась к иллюминатору.

* * *

После официальной встречи ее отвезли в прекрасный ресторан в Малибу под названием «У Джеффри». Как ей сказали, это было одно из тех мест в Голливуде, где постоянно проходят самые различные сборища. Ресторан находился прямо на берегу Тихого океана. Они сидели на свежем воздухе за столиком на шестерых среди ваз, наполненных цветами с пьянящим ароматом. Тепло от обогревателей, установленных на специальных стойках, смешивалось с дуновением солоноватого бриза.

Линн сидела между Вики Белински, вице-президентом национального синдиката КТВ, и Леном Холмсом, вице-президентом по подбору программ. Днем они провели три часа в тиши кабинетов в обманчиво непринужденной беседе, в ходе которой из Линн вытянули все даже самые маленькие мысли, связанные с ее пониманием системы телевидения, все ее идеи будущих программ. Ее происхождение. Круг общения. Прямые вопросы, косвенные вопросы, вопросы, не требующие ответа. Вики часто и громко смеялась, Лен был более сдержан.

Она не готовилась к этому разговору, хотя Кара пыталась подготовить ее. Домашние заготовки ответов могли стать ошибкой. Ее непосредственность — вот что их интересовало, и другого способа продемонстрировать им это не было.

Но она безумно устала. Даже этот дружеский ужин был утомителен. Основной раунд был закончен, но пять человек продолжали оценивать ее достоинства, все еще высчитывая для себя надежность своих капиталовложений… Вряд ли это можно было назвать дружеской вечеринкой.

Вики передала ей корзинку с хлебом. Серебристо-розовая корзинка была покрыта лаком; кусочки овсяного хлеба с золотистой корочкой были завернуты в теплые салфетки. Аромат хлеба неожиданно вывел ее из состояния безразличия и усталости, и она почувствовала, что голодна. Она взяла большой кусок и намазала его маслом.

Внизу шумел прибой; вокруг обогревателей клубился легкий туман. Еда принесла ей легкое расслабление. И она почувствовала себя лучше, ощутила в себе способность радоваться тому, что происходило с ней.

Потому что ей было чему радоваться. Она знала, что блестяще выдержала предыдущие испытания и что продолжала выдерживать те, которые предлагались ей сейчас. КТВ, один из самых значительных синдикатов сети общенационального вещания, был кровно заинтересован в том, чтобы заполучить ее шоу. В том, чтобы сделать из нее Опру или Салли Джесси.

Сделать Линн Марчетт, единственную и неповторимую.

С этой мыслью она проглотила остатки хлеба и взяла еще один кусок.

* * *

В холодный вечер девять лет назад она также держала в руке хлеб. Но тот хлеб не был ни теплым, ни мягким. Это был кусок белого хлеба, густо намазанный майонезом и соусом из тунца.

Ее квартира состояла из двух маленьких комнат над пиццерией на Хантингтон-авеню. Она стоила 280 долларов в месяц, что было достаточно дорого при ее зарплате координатора эфира в шоу Карла Кьюсака на Ви-Би-Эйч-Джей радио. Несмотря на грабительски низкую оплату, она очень хотела получить эту работу, так как все знали, что Карл умел открывать дорогу к эфиру своим помощникам. Для Линн, мечтавшей стать ведущей шоу и которую никто в Бостоне не знал, эта работа была волшебной находкой.

Правда, мало кто знал, что за свою помощь Карл требовал немалую цену. Никто не выносил сор из избы, поэтому для многих оставалось неизвестным, что доставляло удовольствие в жизни этому человеку. А Карл Кьюсак любил злиться, бушевать и унижать людей. Он изводил своих сотрудников, заманивая в расставленные им же ловушки.

Тем не менее, Линн сумела поладить с ним, реагируя на его выпады молчанием или спокойным видом, ясными и четкими ответами. Она еще не стала «Жертвой Дня» — но и не получила доступа к хорошей самостоятельной работе. Потому что она еще окончательно не разобралась в том, как надо реагировать — плакать, дрожать и сжиматься в комок по воле этого дракона, — а значит, еще не заслужила достойной награды.

В тот январский вечер она приехала на работу от зубного врача со щекой, раздутой после удаления зуба. Врач настаивал на том, чтобы она поехала домой и легла, приложив пузырь со льдом, но она не могла этого сделать. На оплату лечения, которое она так долго откладывала, ушли все деньги, в том числе большая часть денег из платы за квартиру в этом месяце. А Карл не платил, если тебя не было на месте.