Никто и звать никак - [7]

— Вам кажется, что она разумна, а на самом деле это обычные проявления физиологии. Нет личности, нет самосознания и, значит, в самом скором времени начнётся стремительная и необратимая деградация. Тогда будет поздно что-либо предпринимать.

— Нас этим уже пугали, — ответил Сергей, в то время, как Антон саркастически усмехнулся. – Предупреждали, что она не научится проситься на горшок, не начнёт говорить, не освоит буквы. А мы не испугались и оказались правы. Вы с вашими рассуждениями о физиологии не оригинальны. В древности жил такой философ – Декарт. Так он доказывал, что животные ничего не чувствуют, а всё их поведение продиктовано физиологией. Должно быть, он был очень богат, потому что у него была собака. И он каждый день бил собаку тростью. Собака плакала, но не убегала, потому что любила хозяина. А Декарт делал вывод, что собака не убегает, потому что не способна соображать. Хотя, на самом деле, убогим был Декарт, для которого не существовало ничего за пределами логических построений. У Декарта и сейчас немало последователей, но мы – не картезианцы. Чувство для нас важнее логики, и вы ничего нам не докажете. Надеюсь, вы что-то поняли и сейчас уйдёте.

— Да, конечно, уйду, хоть и ненадолго. Вот только… не хотелось бы дополнительно вас пугать, но если в ваших личных делах ничего не напутано, один из вас работает диспетчером. Должность ответственная, и платят за неё хорошо. Но, если не ошибаюсь, диспетчер не имеет права ходить на вторую работу, скажем, вечерами…

— Вечерами работаю я, — возразил Антон.

— Формально так оно и есть, но усталость тела, то… сё… Не знаю, как руководство диспетчерской службы отнесётся к тому, что один из их сотрудников подрабатывает вечерами, пусть даже под другим именем. Подумайте над этим, а я, с вашего позволения, зайду через недельку.

Второго визита анонимного благотворителя ждать не стали. Понимали, что такими угрозами впустую никто не бросается, и решили предупредить неприятности. Антон, почерневший от обиды, оставил работу ремонтника и вновь начал получать мизерную социальную пенсию, какая полагается тем, кто не может работать, потому что у его сотельника слишком ответственная должность.

Теперь, хотя и не по своей воле, мужская часть семьи вечерами были дома, и женщины могли искать не надомную, а вечернюю работу. Престижные места, разумеется, на дороге не валялись, так что Юляшка устроилась куда брали – консьержкой в одно из общежитий. Словно в насмешку общежитие называлось «Семейный Дом» и пользовалось в городе самой дурной репутацией. А между тем, когда-то здесь и вправду был семейный дом, в котором жила самая большая из цепных семей.

Семья Антоновых-Сергеевых была правильной, можно сказать, классической. Когда-то Сергей отчаянно влюбился в Юленьку. То есть, это он теперь искренне верит, что влюбился именно в Юленьку, а тогда он не очень различал, какая личность симпатичной девушки притягивает его. А Юляшке Сергей поначалу не особо понравился, и она для общением с ухажёром старалась вытолкнуть свою смирную подругу. Потом, может быть, и жалела, но было поздно: Юленька и Сергей полюбили друг друга бесповоротно. Вторая пара сложилась по остаточному принципу. Юляшка пошмыгала носом, но на предложение Антона согласилась. И, в конечном счёте, не прогадала. Безалаберный Антон больше подходил ей по характеру. А то, что в браке с Антоном именно Юляшка была лидером, то оно и к лучшему. Антон бы накомандовал.

Таков был семейный идеал, социально-одобряемая модель. Но могло случиться и случалось порой, что пары по остаточному принципу не образовывались, и одинокие сотельники искали счастье, заключая союзы с обитателями других тел. Там, в свою очередь, образовывались неприкаянные личности, и семейная цепочка разрасталась во все стороны, захватывая всё новые и новые тела.

Лет семьдесят назад «Семейный Дом» был знаменитой общиной, включавшей почти две тысячи тел. Практикующие психологи визжали от восторга, изучая межличностные отношения цепной гиперсемьи. Помимо простых и закольцованных цепей в семье выделялись полигамные и полиандрические узлы, имелись тела-отстойники, куда сбрасывались одинокие, постаревшие личности, уже не способные содержать собственное тело. Защищались диссертации по топологии цепной семьи, и связность «Семейного дома» достигала астрономических величин.

Говорилось даже, что это прообраз будущего устройства общества, однако всему приходит конец. Всё меньше приходило в семью новых тел, всё больше становилось отстойников, которые постепенно превратились в обычных бомжей. Здание, некогда выстроенное специально для «Семейного Дома», обветшало и превратилось в одно из самых трущобных общежитий. Туда и устроилась Юленька с Юляшкой на должность консьержки, а попросту – вахтёра. Она сидели в крохотной стеклянной будочке при входе и должна были проверять пропуска, которых всё равно почти ни у кого не было. Кроме того, у вахтёра имелся портативный идентификатор личности и электрошокер – усмирять буйных и непокорных. Драки в общежитии случались редко, почти у каждого постояльца помимо двух собственных человеков, была подсажена парочка, а то и две нахлебников, утерявших где-то свои тела. Народ смирный, битый, и будели попадался среди них драчун, сотельники воли ему не давали, так что мог буян только ругаться, а к кулакам доступа не имел. Шокер висел у Юляшки на поясе для порядка и общего поднятия авторитета.