Никта - [16]

И тут в моей памяти вновь воскресли давно забытые цветные карточки из бабушкиного сундука.

Далёкая Москва. Башни, тротуары, каналы, купола. Город-сказка. Я уже не был тем наивным ребёнком и не верил, что город мог сохраниться в том же виде до наших дней. Если он и не разрушен, то наверняка выродился, как и всё вокруг, и теперь его не узнать. Что я увижу, когда найду его после долгих лет поиска? Забытые развалины? Почерневшие останки? Пустые оболочки, населённые призраками? Однозначно, это не стоило похода. К тому же в своём нынешнем состоянии — с подорванным здоровьем, стареющий и изъеденный горем — я мог не выдержать долгое путешествие. В моём попечении были семья и родной город. Вряд ли этот мираж, пусть и радужный, как мыльный пузырь в солнечный день, мог их заменить.

Несколько дней я жил, как в странном бреду. Ходил на работу, что-то говорил жене, гладил по голове детей, ругался с купцами, которые хотели меня облапошить — но это всё было ненастоящее, далёкое. Внутри меня шла борьба, и только она имела значение. Я должен был дать себе ответ, сделать выбор раз и навсегда — Москва или… или всё, что у меня есть.

На девятый день после похорон Игоря, когда начался тоскливый снегопад, я, наконец, определился. Вернувшись рано, я застал жену драящей пол. Мой младший сын ползал вдоль стены, а Лиля зубрила учебник грамоты, который ей давался с трудом. Я подошёл к жене и так встал, не могущий подобрать слова.

— В чём дело? — спросила она меня, удивлённо подняв взгляд.

— Дорогая… — я чувствовал, как язык во рту немеет.

— Да?

Алёна внимательно смотрела на меня ясными голубыми глазами, которые не потеряли с годами своей красоты. Я обнял жену за плечо:

— Ничего, милая. Я очень, очень вас всех люблю.

Минуло ещё пять лет, и в Жабрах грянул полышевый бум. Он произошёл не в один день, а набирал обороты постепенно — ископаемых камней рядом с городом находили всё больше, прибывали старатели со всё более совершенным оборудованием, и лучистые камни перестали быть диковинкой для горожан. Впрочем, в остальном мире люди сходили по ним с ума — и вот все окрестные земли оказались изрыты и перекопаны. Я не пытался влезть не в своё дело и занимался своей рыбой. Лишь в тот год, когда совет представил меня на должность своего главы, я в полной мере осознал, что происходит: рыбный промысел остался на задворках, и Жабры неуклонно превращались… нет, не в прииск, а в нечто большее. К северу от Разлома все денежные потоки проходили через нас, а торговые пути неизменно делали крюк и заглядывали в город. Жабры неотвратимо ширились, ввинчивались в небо шпилями каменных зданий, и я уже едва мог признать в них забытое Богом поселение моего детства, пропитанное запахом рыбьей чешуи. Город напоминал растущее дитя, вступившее в пору созревания и потому особенно трудное для присмотра. Я, как мог, старался приглядывать за его благополучием, направить развитие в нужное русло. В иные чёрные дни мне казалось, что всё тщетно — город стал слишком большим, чтобы пытаться с ним совладать, и скоро он погрузится в хаос, не выдержав собственного веса. Но отчаяние проходило, как дни без солнца, и тусклое светило надежды снова выглядывало из-за горизонта.

На мой полувековой юбилей гильдия старателей поднесла мне подарок, который я отказался принять, ибо он был слишком ценен. Гильдия всегда искала способы сблизиться с городскими властями с выгодой для себя, и поддаваться их лживой добродетели не стоило. Но один взгляд на подношение, которое внесли в мой кабинет, заставил меня задержать дыхание. Массивный полыш багрового цвета с тёмными прожилками внутри пробудил у меня воспоминания. Да, он оплавился, расплылся, почти потерял свою замысловатую форму — но всё же я узнал его!

После моего отказа под разочарованное перешептывание глав гильдии камень вынесли. Я провожал его взглядом, и по спине пробежал холодок.

Вечером я впервые за долгое время снова взял в руки жестяную шкатулку. Сидел на кресле-качалке в своей комнате, рассматривая карточки и раскуривая одну трубку за другой. Алёна с Лилей беспокоились за меня, спрашивали, всё ли хорошо на работе, и я врал им, что просто утомился.

Ночью мне не спалось. Голова была полна причудливых мыслей. Отчаявшись заснуть, я спустился в погреб, взял бутылку крепкого вина и залпом выпил чуть ли не половину. Это помогло: скоро мой хмельной разум погрузился в грёзы. Снилась мне Москва — она выглядела так же приветливо и красиво, как на рисунках, только вот звёзды на высоких башнях были оплавленными и почерневшими.

Встав рано утром, я тепло оделся, захватил трость и вышел на прогулку. Город уже проснулся, хотя до рассвета оставалось ещё полтора часа: везде горели огни, фыркали кони под кнутами ямщиков, люди спешили по делам. Я же шёл спокойно, выбирая окольные улицы, пока не вышел на окраину города. Здесь он сдавал натиск своих плодящихся домов перед равниной, которая с детства вселяла в меня страх.

Я окинул взглядом бугристую неплодородную землю, которая шла кочками и бороздами, будто некогда по ней прошёлся гигантский плуг. Вспомнил тот большой полыш, который мне вчера пытались подарить, и другие подобные камни, которые старатели годами извлекали из-под мерзлой почвы, а они всё не кончались. Полупрозрачные, разных цветов и оттенков, едва теплящиеся на ладони, будто когда-то вплавили в себя часть некой исполинской силы. Этим добром была богата наша земля. Происхождение полышей не было тайной для старателей: все открыто говорили, что они образовались в Дни Грома, когда, по легенде, сама планета закричала от боли, причиненной ей людским оружием, и сошла с места.