Никотиновая баллада - [9]

Ее поволокли на кровать. Она почти не сопротивлялась — видно, сильно припугнули. Я стоял и смотрел, и мне казалось, что это на моем теле остаются отпечатки их пальцев, это в мой рот засунуто полотенце, это на мне раздирают одежду…

— Не смотри!!! — закричала она, хрипло и страшно, выплюнув полотенце. — Не смотри, отвернись!.. Уходи!!!..

Я отвернулся. Уставился в окно, вцепившись в подоконник. Я все слышал. Все. Я не мог ей помочь, не мог ни разогнать, ни убить мерзавцев. Но хотел хотя бы разделить ЭТО с ней, взять на себя если не большую часть, то хоть половину…

Когда они наконец закончили и ушли, и стало тихо, я долго не мог отодрать пальцы от подоконника. Казалось, они вросли в него, вплавились.

Сутки она не вставала с постели. Потолок колыхался в абсолютно сухих глазах. Я пытался говорить с ней, но она не отвечала. А когда хотел дотронуться до плеча — закричала так страшно, что я отдернул руку. Я всерьез опасался за ее рассудок.

Никто не подошел к ней за все это время — видимо, не заметили ее отсутствия.

К вечеру второго дня Тэш встала. Привела себя в порядок, долго и тщательно причесывалась, не замечая меня вовсе, и вышла.

Директрисой детдома была маленькая пухлая женщина лет пятидесяти по кличке Жабка. У нее было несколько любимчиков, в том числе Глеб, или Голова. Она звала его Глебушкой и уверяла всех подряд, что непременно усыновила бы — такой он золотой и умненький — если б не проблемы с жилплощадью. Может, она и была честна и не крала (или крала в меру) у своих подопечных, но на их проблемы и беды этой тетке было глубоко наплевать.

Когда Тэш зашла к ней в кабинет, Жабка утопала в своем кресле, скрестив на животе пухлые ручки, и являла собой само спокойствие и умиротворение.

— Наташа, дитя мое, с чем пожаловала? — поинтересовалась она самым приторным и сдобным из своих голосов.

— Я хочу пойти в милицию и написать заявление об изнасиловании, — ледяным тоном ответила Тэш.

— О чем, о чем, милочка?.. — выщипанные и подкрашенные ниточки бровей поползли вверх, на узкий лобик. — Я не понимаю.

— Заявление на Зубова, Клюшкина, Соболева и Овсова. Мне нужно, чтобы кто-нибудь пошел со мной как сопровождающий.

— Я не знаю, о чем ты толкуешь и зачем тебе эта гнусная ложь, но ты отъявленная мерзавка — раз возводишь поклеп на ни в чем не повинных мальчиков! — Лицо Жабки налилось кровью, а пухлые пальчики затряслись. — Только вчера Глебушка заходил ко мне, и мы говорили о тебе. Этот золотой мальчик с добрейшим сердцем обеспокоен тем, как относятся к тебе ребята в нашем дружном коллективе. Хотя он говорил о тебе только хорошее, я поняла, что ты сама заслужила такое отношение своим распутным поведением. А тут еще эта ложь! Если бы твои родители услышали, как тебя называют шлюхой в четырнадцать лет, они умерли бы во второй раз — уже от стыда!

— Значит, вы не пойдете со мной в милицию? — очень спокойно, словно оскорбления и упоминание о дорогих людях совсем не тронули ее, спросила Тэш.

— Не только не пойду, но, если ты осмелишься сунуться в милицию со своей ересью, я ославлю тебя на весь город! Так, что даже собаки, увидев тебя, будут плеваться и перебегать на другую сторону улицы. Разорвать платье и наставить самой себе синяков всякая дура сможет! Будет она мне еще тут хороших ребят позорить!.. — Директриса проорала это, привстав с кресла и стуча ручкой по полировке стола. Сделав два глубоких вдоха, она плюхнулась обратно и закончила почти мягко: — А теперь иди, милая моя. Ты меня очень расстроила, и у меня поднялось давление. Очень советую тебе впредь вести себя приличнее.

Тэш вышла из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь. Я не знал, о чем она думает, но был уверен, что ни в общую комнату, ни в свою нору она сейчас не вернется. Так и вышло. Я поймал ее за рукав возле лазейки в заборе, через которую можно было выбраться на улицу.

— Ты куда?

— Не твое дело. И даже не вздумай пойти со мной! — Она дернула плечом, высвобождая куртку из моих пальцев.

Я не мог ее остановить — сил у меня хватало лишь на касание. Подчинившись, вернулся в ее комнатку.

Вскоре туда ввалилась вся зубовская компания. Очевидно, директриса предупредила любимого Глебушку о намерениях Тэш. Увидев их мерзкие лица, я решил подождать ее в коридоре, чтобы предупредить.

Ждать пришлось долго. Она явилась только под утро — абсолютно пьяная и растрепанная. Услышав про поджидавших ее Зубова и Ко, Тэш зашлась в хохоте. Она смеялась так долго и судорожно, что на лбу выступили капли пота. Чтобы устоять на ногах, ухватилась за спинку стула, но это не помогло, и в итоге она рухнула на пол вместе с ним. Я протянул ей руку, но она ее проигнорировала. Подняться ей удалось с третьей попытки.

— Т-ты думаешь, еще что-то осталось в этом мире, что может меня испугать?.. А тем более эти ми-илые мальчики… которые так трогательно заботятся о моей нравственности?.. Пойдем, я непременно должна в-выразить им свою признательность!..

Распахнув дверь, Тэш едва опять не потеряла равновесие, но удержалась, ухватившись за косяк.

— Явилась! — злорадно прокомментировал ее появление Зуб.

— Здра-авствуйте, мои дорогие! Я так счастлива снова вас видеть!.. Я думала, вы уже не захотите общаться с такой шлюхой, как я, но вы пришли. Спасибо, спасибо!.. — Она рухнула на колени и принялась бить лбом об пол.