Никон - [28]

– Дай в глаза тебе посмотреть! – шепнул Савва.

– Не смею! – жарко прошептала Енафа.

– Милая! – сказал он.

– Держи! – прошептала Енафа. – Не чую себя: кружится все!

На поле девушки повели хороводы.

– А ну-ка, поди сюды! – сказал Емеля, утягивая Савву за ракитов куст.

Несколько парней пошли с ними. Кто-то из них сказал:

– Ты, Емеля, не калечь малого, опять без воды насидимся!

– Да я его, как муху, – ответил Емеля, поднял с земли совсем не малую дубину и треснул себя по башке. Палка так и разлетелась. – Видал?

Савва вдруг шагнул к Емеле, нагнулся и тотчас встал, держа богатыря за ноги над собой.

– Надвое раздеру! – И бросил наземь.

И такая ярость была в этом кротком парнишечке, что все попятились.

Савва повернулся к парням, поклонился им:

– Не сердуйте на меня!

Пошел прочь, в деревню.

Вдруг услышал шаги за собой, оглянулся – Енафа.

– Тебя обидели? – И аж грудью раздался.

– Нет, Саввушка! Нет! – Потупилась. – Нынче все росою умываются… – Подняла глаза несмелые.

– Давай и мы! – тряхнул Савва кудрями.

И они собирали ладонями с травы влагу и умывались. Савва не спрашивал, зачем это, и Енафа объяснила:

– Это на счастье. А теперь я к девушкам пойду.

– Подожди!

Она тотчас и замерла. И он, склонясь к милому лицу ее, поцеловал в губы. И – оживил! Засмеялась она, руками взмахнула, побежала, как полетела, и звенел ее счастливый смех на темнеющем лугу, будто птичья утренняя песенка.

Савва постоял-постоял и пошел в деревню. Шел, голову в небо запрокинув, а с неба ему звезды сияли. И были они не превыше всего, но как сестрички, как братцы: синие – сестрички, белые – братцы, а та, что сияла и красным, и синим, и зеленым-то, та была Енафа – родная душа.

Выпил Савва, придя домой, кринку молока, обнял Авиву, обнял Незвана и пошел на сеновал, а братья-немтыри поглядели ему вослед, потом друг на друга и улыбнулись.

3

Проснулся Савва до солнца. Вспомнил вчерашнее и зажмурился. Губы потрогал – они и теперь теплы были теплом Енафы.

Прыгнул Савва с сеновала вниз и, прихватив заступ, пошел на тягуны, на то место, где сказал Енафе, что вода у нее под ногами.

По дороге вспомнил: нынче особый день – Иванов! Сорвал кустик полыни, сунул под мышку от нечистой силы.

Копал Савва, по сторонам не глядя, словно вода ему самим Богом была обещана.

Может, чудо и пребывает само по себе, но без человека в нем жизни нет, потому что кто же так порадуется небывалому, как не человек. Да и сам-то человек без чуда – колода на двух ногах.

Но вот она – вода, из-под первого удара заступа брызнула. Умылся собственным потом Савва, всю силу земле отдал, боками пыхал, как лошадь загнанная.

Посидел, отдышался и опять в раскоп полез. Одну лопату выбросил, другую, и, хлюпнув, разверзлась земля перед удачливым колодезником.

Сел Савва на дно ямы и заплакал. Не ведал, о чем плачет, но до того горько и счастливо рыдал, что прилетела синичка из лесу, опустилась на край ямы – зачиркала.

– Пей, птаха! – сказал ей Савва и потихоньку выбрался из ямы. – Ты первая пей!

…Ударили в оба колокола на звоннице. Церковка в деревне была крохотная, колокольню тоже поставить не осилили. Колокола пристроили под навесом. Один колокол – пуда на три, другой не больше пуда.

Савва поспешил в деревню со своей радостью: вода, которую он раскопал, была и вкусная, и весьма обильная.

Люди, потревоженные неурочным колокольным звоном, торопились к церкви.

– Война, что ли? – спрашивали друг друга.

– Может, кто из царского рода помер? Торжественно звонят.

У церкви, в ризах, весь потный от скорых сборов и страха, суетился поп Василий.

– Хоругви где?! – кричал он на дьячка. – Хоругвь неси!

– Что случилось, батюшка? – спрашивали попа деревенские люди.

– Пришествие!

– Господи! – Люди таращились на небо, пока кто-то рассудительный не догадался спросить:

– А кто пришествует-то?

– Мощи несут, бестолковые! – накинулся на паству поп Василий. – Мощи митрополита Филиппа!

– К нам?

– В Москву, дурни! В Москву!

И тут к толпе подошел Савва с заступом на плече. В белой рубахе, перемазанный глиной, он так улыбался, что все повернулись к нему.

– Воду нашел! Совсем неглубоко!

Поп Василий всплеснул руками, уронил крест. Пал тотчас на колени, восклицая:

– Господи, чудо! Чудо свершилось! Святитель Филипп воду послал нам, грешным!

Стоя на коленях, встретила деревня Рыженькая гроб святого Филиппа.

Узнав о чуде, Никон сам отслужил молебен над святым источником. Возле воды стояли князь Хованский с Огневым, оба спустившие жирок, поджарые, помолодевшие, хмурые на вид, но втайне довольные – легко по земле ходить стало, себя носить. За московскими боярами топырились местный воевода и власти, духовные и мирские, и дворяне тут были, и всякие прихвостни, монахи соседних монастырей.

Савва с братьями-колодезниками глядел на чудо с горы – ближе не подпустили. Потом все по чинам, по степеням пили святую воду. И Савва тоже подошел с плошкой к источнику.

Воду раздавал монах. Уже и кружка была поставлена для пожертвований на часовню над источником. Пришлось и Савве раскошелиться.

– Не ко времени ты, парень, воду сыскал, – шепнул молодому колодезнику Малах, – длинногривые к воде теперь не подпустят.