Николай Трошин - [8]

На другой день он познакомился с картинами старых мастеров в том же Румянцевском музее. Они оставили сильное впечатление, но после этюдов Иванова казались ему не столько написанными, сколько нарисованными маслом, и чувствовалась какая-то неудовлетворенность.

Следующим музеем была Третьяковская галерея. Почти все картины уже были ему знакомы по открыткам, которые приносила ему в свое время тетушка. Но это было лишь поверхностное знакомство. Теперь в музее он мог видеть все в натуре. Его внимание привлекли картины Сурикова, особенно "Боярыня Морозова". И опять он размышлял, и даже сопереживал вместе с народом событие, изображенное на картине. Он восхищался талантом художника, считал его чародеем цвета; и композиция, и персонажи, и психология - все было спаяно колоритом. Суриков и Иванов запали ему в душу. А вот картину Репина "Иван Грозный убивает своего сына" он не воспринял, несмотря на то, что Репин тогда был популярен и его имя было у всех на устах. Ему казалось, что эта картина должна вызвать бурю эмоций, потрясений - это же трагедия, все должно возмущаться, кричать,- но этого не произошло. "Вероятнее всего,думал Николай,- нужны не средства передвижничества, не средства бытового жанра, а какие-то новые средства". Сам он их еще не знал. Это были эмоции совсем еще юного художника. Но вместе с тем он восхищался рисунками Репина, считал, что есть чему у него поучиться. Он продолжал смотреть и восхищаться картинами. Его живой эмоциональный характер не давал ему покоя. Он делал свои оценки и иногда что-то записывал. Неожиданно взгляд его остановился на картине Врубеля "Демон" - и он не мог не выразить своего восторга:

"Боже мой, какая глубина раздумий, какое ощущение чистой красоты, какая мелодия цвета и красок, фантазия, поэтичность, величавость!" А при виде картин Малявина "Вихрь" и "Бабы в красных сарафанах" его переполнили эмоции и даже перехватило дух. Гармония цвета, все было приподнято здесь, не было академизма. Он увидел широту духа и мощь русского народа, и тут он вспомнил, что у него в Рязани - в той самой Рязани, которую он так обожал,на базаре он видел множество таких баб в ярких шушунах, и это показалось ему таким близким и родным! Он открыл глаза на красоту, он испытал такое наслаждение и удовлетворенность, что эти картины он потом вспоминал всю жизнь. И действительно, картины известных художников оказали на юношу сильное эстетическое и эмоциональное воздействие. А некоторые картины заставили его усомниться в правде передвижничества.

Затем он посетил Щукинский музей западной живописи, но времени на изучение картин, к сожалению, уже не хватало.

С глубокими раздумьями об искусстве он возвратился в Рязань и тут же решил пойти к своему первому учителю рисования - Дубойковскому. Он возбужденно и эмоционально рассказывал ему о своих впечатлениях, старался ничего не упустить. Учитель, прекрасно понимая пылкого восемнадцатилетнего юношу с его горячей душой, спокойно сказал, что в Москве существуют разные общества художников, в том числе "Бубновый валет", которые рьяно громят передвижников. Есть футуристы, супрематисты и другие. И Николай, внимательно прислушиваясь к рассказам учителя, понял, что он еще многого не знает и многое еще в жизни придется познать. До возвращения в Пензу осталось еще немного времени, и он снова принялся писать, но уже более осмысленно. Темы были разные: тут и портреты бабушки и первого учителя по рисованию, этюды разлива Оки и рязанские соборы - все, что волновало его душу.

В это время домой возвратился после длительного странствия его дед, о котором он много слышал. За время бродяжничества дед сильно изменился - он бросил пить и больше не мог жить без семьи. Если бы не тот случай, который резко изменил его жизнь и нанес огромную травму его семье и жене, то в принципе его дед считался хорошим, честным человеком, свободолюбивым (терпеть не мог начальства). Был он из крепостных. Обладая хорошим голосом, долгое время пел в церковном хоре. После революции 1905-го года остался ни с чем: земли не было, в хоре не платили. Ничего не оставалось, как заняться ремеслом. Жил он тогда в Туле, где особенно процветало самоварное дело. Это ремесло пришлось ему по душе. Он сделался хорошим мастером, потом женился, будущую жену привез из Рязани. Она родила ему семерых детей. Жена была тоже из крепостных крестьян. Теперь, по возвращении деда, бабушка, наделенная от природы мудростью и высокими нравственными качествами, не могла простить его проступок и лишь от жалости отвела ему маленькую комнатку под лестницей. Дед был грамотным человеком, он часто читал Николаю наизусть стихи из Овидия, из гомеровской "Одиссеи", декламировал речи Цицерона. Все это он черпал из духовных журналов. Николай сильно привязался к деду. Дед дожил до 96 лет.

Тем временем интересное, насыщенное творчеством лето подходило к концу. Жаль было расставаться с Рязанью, бабушкой, дедушкой; однако настроение было радостное, приподнятое - ведь впереди опять учеба, новые познания. В таком настрое он, с этюдником и папкой с рисунками, возвращался в Пензу в училище. Теперь он уже учился в "головном" классе, где рисовали античные головы. Преподаватель этого класса как-то похвалил молодого художника за рисунки. Николай старался рисовать не академическим способом: не хотелось идти по проторенной дорожке. В следующем, "портретном" классе рисовали уже портреты с натуры; натурщиками были старики, старухи, иногда подростки - искалеченные трудом и жизнью люди. Естественно, портреты их были мало похожи на античных людей с их красотой. Рассказывают, что были времена, когда, увлекаясь классицизмом, рисовали натурщиков только с античной красотой. Но это было раньше, а теперь Николай искал в рисунке портрета разные возможности выражения натуры, искал цвет. Его сокурсники тоже искали в портрете что-то свое. Среди них было много беженцев - ведь еще продолжалась война. Некоторые были из Прибалтики, со своей культурой, со своим видением натуры. Они использовали в портрете оливковый, коричневый "музейный" тон, увлекались старыми мастерами. Много нужного и интересного почерпнул для себя Николай в портретном классе.