Николай Трошин - [18]

Николай по-прежнему продолжал изучать новую живопись, самозабвенно работал в мастерской, написал несколько натюрмортов. Некоторые из них Машков развесил на стене. Как казалось самому Николаю, он уже достиг определенных успехов.

Однажды, когда в мастерской, как обычно, шли занятия, к нему подошел староста и сказал:

- Трошин, вы включены в список студентов, которым надлежит сделать портрет Троцкого для временного освобождения от мобилизации наравне с преподавателями и профессорами. Это будет своеобразный конкурс. Срок минимальный - сутки. Не бойтесь, надо просто сделать рисунок, и самое главное - реалистический.

- Как, опять реалистический? - возмутился Николай.

Но ничего не оставалось, как немедленно включиться в работу - времени на размышления не было. Он тут же побежал на почтамт, благо тот находился напротив мастерской, и купил там фотооткрытку с портретом Троцкого. Потом остановился и призадумался - ведь условий для работы не было: в мастерской полно народу, а в общежитии страшно холодно. "Что же делать? - думал он.Дело-то серьезное". Все же он решил работать в общежитии. Выпросил у коменданта бывшую комнату прислуги, которая была занята под склад подрамников и холстов, расчистил место для работы, раздобыл две свечи и собрался приступить к написанию портрета. "Но как его писать? Не делать же копию фотооткрытки!" - думал он. И вдруг его осенило: "Сделаю по-своему, будь что будет!" Он начал вдохновенно писать, взял только голову, размером несколько больше натуры, установил пропорцию и форму. Начал писать плоскостями,. мелкие детали отбросил. Голова получилась цельной и сильной. В ней было что-то кубистическое, обостренные формы придавали монументальность, глаза в пенсне дали жизнь портрету. Он так увлеченно писал, что даже не заметил, как проработал всю ночь.

Наконец портрет был готов. Утром Николай отнес его в мастерскую, показал своим однокурсникам. Они одобрили. Тогда он передал портрет старосте и с нетерпением стал ждать результатов.

Портрет удался. Николай был освобожден от мобилизации и взят на особый учет. "Неужели я опять смогу работать в мастерской, какое счастье!" торжествовал ем. Но при этом он понимал, что все это обязывает быть еще более полезным обществу, не жалеть сил, а может быть, и жизни, если понадобится. "А пока,- думал он,- прежде всего, надо учиться и как можно больше работать". Это он и делал.

Учеба продолжалась, занятия проходили очень напряженно. Он снова и снова посещал Музей западной живописи и самозабвенно изучал картины. Пристально вглядывался в полотна Матисса - того самого, который в 1911 году при посещении России был потрясен и восхищен древнерусской живописью. Матисс произвел на него колоссальное впечатление и в какой-то мере утолил жажду познания в цвете. Он почерпнул для себя несколько важных моментов: во-первых, необходимость декоративного начала в живописи; во-вторых, чтобы цвет не терял своей энергии, надо писать чистыми красками; в-третьих, самое главное - надо найти правильное композиционное решение. Затем от картин Матисса он перешел к картинам Дерена. После солнечного Матисса. Дерен казался мрачным и черным, картины его были крайне драматичны, обострены в формах, взяты в короткой гамме, превалировал черный цвет. В мастерской Машкова тогда многие увлекались черной краской (видимо, шли от Дерена), но надо было почувствовать, что черная краска - не только тон, но и цвет. Николай понял, что у Дерена эти локальные цвета звучат так же сильно, как у Матисса - спектральные.

Еще Николай сделал акцент на изучение картин Пикассо. Он заметил, что картины Пикассо строятся на объемно-геометрических формах. Они передают пространство и создают необыкновенно сильное впечатление своим ритмом плоскостей и пятен, сделанных небольшой гаммой красок.

Он уже давно почувствовал, что от картин знаменитых мастеров как бы заряжался - как сам любил говорить, "заряжался, как от аккумулятора". В мастерской Машкова его увлекала интересная практическая работа, о которой он мечтал, да и студенты - соратники по учебе были энергичными и великодушными людьми, о которых он потом вспоминал почти трепетно. "Девушки наши были новой формации, энтузиасты искусства. Они хотели быть равными с мужчинами, но не теряли женственности. Мужчины были просто богатырями, не поддающимися ни холоду, ни голоду. Они никогда не падали духом". Жизнь в мастерской была творчески насыщена и необыкновенно интересна. Часто к ним заходил Маяковский, читал свою новую поэму "Мистерия-буфф", "Облако в штанах" и другие произведения. Из воспоминаний Николая Степановича: "Это было потрясающее, незабываемое чтение, какое-то извержение вулкана. Маяковский читал "во весь голос", и его слушали, как Шаляпина. Это было чудо!" Он беседовал со студентами, как всегда ратовал за плакат, за его могучую силу агитации. Маяковский считал, что плакат силой своего воздействия может остановить человека, заставить его прочесть, запомнить, вызвав к действию. Он считал плакат самой лаконичной, броской формой общения со зрителями. Возможно, что именно Маяковский настолько подействовал на Николая, что послужил толчком в его дальнейшей творческой жизни в области плаката.