Николай Трошин - [20]

От Мешкова он узнал о трудной, но интересной и поразительно сложной судьбе Малявина. Юношей тот был послушником в монастыре, писал иконы. Как-то проездом из путешествия за границей к ним в афонский монастырь заехал Беклемишев, известный скульптор и ректор Петербургской академии художеств. Ему показали иконы и другие работы Малявина. Беклемишев был буквально поражен его талантом. И тогда по его настоянию и по просьбам монахов Малявина отпустили учиться в Петербург. Там во время учебы он зарекомендовал себя блестящим художником. Каждый его портрет был сенсацией в мастерской И. Репина. И вдруг скандальная история с дипломной работой "Смех", которая потом в Париже произвела настоящий фурор. Это была большая картина, где бабы, в красных сарафанах, весело хохочут. Краски были необыкновенно яркие, чувствовалась экспрессия, динамика. Старые академики с консервативными взглядами картину не поняли и были против присвоения Малявину звания художника. Репин возмутился таким решением и даже хотел покинуть Академию, но тут совет согласился дать Малявину звание художника, но только за портреты. Для молодого художника эта история с дипломной картиной была вопросом жизни. Скандал вышел за пределы Петербургской академии художеств, вмешалась пресса, разгорелись споры. Идеологи "Мира искусства" А. Бенуа и С. Дягилев считали работы Малявина новым словом в живописи, прогрессивным и многообещающим. Вся молодежь стояла за него. Но вдруг свершилось чудо. В Париже должна была состояться первая Всемирная выставка искусства, и И. Репин как член комитета русского отдела предложил послать на выставку картину Малявина "Смех"; он уговорил вице-президента Академии графа И. И. Толстого - председателя комитета; к ним присоединился ректор Академии Беклемишев, тоже член комитета. И вот картина оказалась на выставке, а к Малявину пришла мировая слава. После картины "Вихрь" (1906) в 37 лет он получает звание академика Петербургской академии художеств. Надолго запомнился Николаю рассказ Мешкова о судьбе Малявина.

Еще долго Николай находился под впечатлением этой выставки. Прошло совеем немного времени после его возвращения в Рязань, и ему неожиданно повезло - подвернулась работа. Заведующий клуба от строительных рабочих, друг бывшего учителя ремесленного училища, где раньше занимался Николай, предложил ему необычную сферу деятельности - быть одновременно художником и режиссером самодеятельного театра. После некоторых раздумий и уговоров Николай согласился. Насколько он себе представлял, работа должна быть трудной, объемной, но интересной. И теперь мыслями о ней была полна голова. "Может быть,- думал он,- мое незнание театральных условностей, приемов поможет приоткрыть новые горизонты". От этих мыслей становилось легче на душе.

На дворе были 20-е годы - годы дерзаний, жажды обновления и ломки старого. Николай испытывал необыкновенный прилив сил, проснулась фантазия, появился творческий энтузиазм, и дело пошло. Ему шел тогда 23-й год.

Помещение для театра и студии было не совсем подходящим - бывший трактир с довольно низкими потолками, с коновязями на улице для удобства приезжих крестьян и извозчиков. Сделать храм искусства из трактира было, естественно, трудно. Но были и свои плюсы, потому что актеры были не профессионалы, а из строителей и все, что было задумано по части реконструкции помещения, своими силами сделали быстро и добросовестно. Теперь настал ответственные момент - приступили к постановке первой пьесы. Театр решили открыть пьесой М. Горького "На дне". Это произведение было всем "актерам" близко, понятно и интересно, потому что это был их вчерашний день, столь хорошо знакомый и, казалось, навсегда ушедший из жизни. Героев пьесы они прекрасно чувствовали; оставалось отобрать самое характерное , самое выразительное. Вначале стали внимательно анализировать пьесу по частям по системе Станиславского, затем начали продумывать в целом. Это было как в живописи: сначала этюды, рисунки, а затем эскизы к картине. Николай стал фантазировать, творить, искать, старался найти для каждого актера свой жест. Это было трудно, но постепенно все получалось. Каждая сцена была так психологически построена и композиционно продумана, что давала актерам возможность представить цельный образ и даже услышать музыку в пьесе. Николай режиссировал с помощью дирижерской палочки - ему тоже слышалась музыка.

В художественной студии делались эскизы декораций, прорабатывались грим, костюмы, создавались образы героев. Постепенно артисты входили в роли, в них тоже начинала просыпаться фантазия, появлялся энтузиазм. Это было настоящее творчество.

Но был один недостаток - маленькая сцена. Из воспоминаний Николая Степановича: "На нашей небольшой сцене мне удалось создать ощущение глубокого подвала "дна". Высоко прорубленная дверь, разбитая, расшатанная лестница, а еще высоко прорезанное подвальное узкое окно, из которого были видны только ноги прохожих, и над всем этим - давящий сводчатый потолок. Большая нелепая печь, где ночлежники играли в карты почти под потолком, кругом нары, тряпье на них - все обшарпанное, грязное, запущенное. Стены с потрескавшейся штукатуркой... Гнетущая обстановка".