Николай Рерих - [53]
«Тот самый поток жизни, что течет день и ночь в моих жилах, течет во вселенной и танцует размеренный танец». «Не пой, не славословь, не перебирай четок! Кому поклоняешься ты в этом уединенном темном углу храма, двери которого закрыты? Открой глаза — и ты узришь, что твоего бога нет перед тобой!
Он там, где пахарь взрывает жесткую землю и каменщик дробит камень. Он с ними под зноем и ливнем, и одежды его пыльны. Сбрось твой священный плащ и, подобно ему, иди к ним!»
Тема связи Руси с Востоком звучала в беседах со Стасовым, так вдохновенно сближавшим русские былины и индийский эпос. В «Князе Игоре» Бородина, в «Шехеразаде» Римского-Корсакова возникали образы, рожденные не в тесной Европе, но на огромных просторах степей и пустынь. Рерих изучает орнамент не только славянский, но и татарский, не только византийско-русскую иконопись, но персидские миниатюры. Его, как Стасова, волнуют проблемы влияния Востока на Русь, и живым проводником этого влияния видит он времена чингисхановы.
Для Пушкина «татарское нашествие — печальное и великое зрелище».
Народная память сохранила только печальное — эпитеты «поганый», «злой» сопровождают завоевателей. Былины, песни о полоне запечатлели образы насильников, унизивших Русь, на столетия отбросившие назад ее культуру. Неопровержимы археологические свидетельства: пожары, истребившие русские поселения, скелеты со следами сабельных ударов, рухнувшие стены киевской Десятинной церкви, под которыми погибли чающие спасения, скелетики двух девочек, которые влезли от испуга в печь, обнялись и сгорели в пламени, охватившем стольный город.
Для художника соприкосновение Руси с татаро-монголами есть только великое зрелище:
«Из татарщины, как из эпохи ненавистной, время истребило целые страницы прекрасных и тонких украшений Востока, которые внесли на Русь монголы.
О татарщине остались воспоминания, только как о каких-то мрачных погромах. Забывается, что таинственная колыбель Азии вскормила этих диковинных людей и повила их богатыми дарами Китая, Тибета, всего Индостана. В блеске татарских мечей Русь вновь слушала сказку о чудесах, которые когда-то знали хитрые арабские гости Великого пути в греки.
Кроме установленной всеми учебниками может быть иная точка зрения на сущность татар. Вспоминая их презрение к побежденному, к не сумевшему отстоять себя, не покажутся ли символическими многие поступки кочевников? Пир на телах русских князей, высокомерие к вестникам и устрашающие казни взятых в плен? Разве князья своей разъединенностью, взаимными обидами и наговорами или позорным смирением не давали татарам лучших поводов к высокомерию? Если татары, наконец, научили князей упорству, стойкости и объединенности, то они же оставили им татарские признаки власти — шапки и пояса, и внесли в обиход Руси сокровища ковров, вышивок и всяких украшений. Не замечая, взяли татары древнейшие культуры Азии и так же невольно, полные презрения ко всему побежденному, разнесли их по русской равнине».
Как прежде — влияние Скандинавии, так теперь художник преувеличивает влияние татар на славянство: «древнейшие культуры Азии» проникали на Русь, но «в блеске татарских мечей» русские не столько слушали сказки о чудесах, сколько отстаивали свое право на жизнь и самостоятельность.
Право это выразил сам Рерих: «Русь усыпана курганами, потому что Русь — боролась».
Но в своих исторических концепциях, в самой философии искусства он всегда выпрямляет и абстрагирует пути, преувеличивает значение явлений, которые считает определяющими. Отсюда, из упорного соединения всех влияний в единой «радости искусству» древности, — и его восприятие «татарской темы». Она кажется еще одной нитью, вплетенной в бесконечный орнамент развития человечества. А через степи кипчакские, половецкие, через ледяные горы видится Рериху дальняя страна, о связях с которой так увлеченно толковал Стасов.
Интерес к этой стране поддерживается дружбой с индологом — профессором Виктором Викторовичем Голубевым. Встреча с ним в небольшом парижском музее, на выставке предметов восточных культур становится для Рериха знаменательной встречей с единомышленником:
«На выставке музея Чернусского ожидал меня Голубев, и то, что он показал и рассказал мне, было так близко, так нам нужно и так сулило новый путь в работе, что оба мы загорелись радостью.
Теперь все догадки получали основу, все сказки становились былью.
Обычаи, погребальные „холмы“ с оградами, орудия быта, строительство, подробности головных уборов и одежды, все памятники стенописи, наконец, корни речи — все это было так близко нашим истокам. Во всем чувствовалось единство начального пути…»
«Единство начального пути» — это родство индийского и русского народов, которое все время ощущает Рерих, разгадку которого он пытается найти в еще далеко не изведанных путях великих переселений народов, в посредничестве завоевателей-монголов, принесших на Русь отзвуки Индии.
На курортах Швейцарии, в валдайских деревеньках мечтает он о дальней экспедиции, во время которой откроется ему тайна общих корней Индии и России.
Индия все более властно притягивает Рериха — историка, философа, художника, литератора. Он пишет сказки о богине счастья Лаухми (Лакшми), о добродетельной Девассари Абунту, о великанах, которые переносили в иную страну индийские города и не донесли, бросили их в пустыне. Сказку о сыне индийского царя, который искал границу своего царства и увидел ее — цепь гор, окрашенных алым отблеском:
Эта книга о Леопольде Антоновиче Сулержицком (1872–1916) — общественном и театральном деятеле, режиссере, который больше известен как помощник К. С. Станиславского по преподаванию и популяризации его системы. Он был близок с Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым, М. Горьким, со многими актерами и деятелями театра.Не имеющий театрального образования, «Сулер», как его все называли, отдал свою жизнь театру, осуществляя находки Станиславского и соотнося их с возможностями актеров и каждого спектакля. Он один из организаторов и руководителей 1-й Студии Московского Художественного театра.Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся историей театра.
Автор книги подробно прослеживает жизнь великого режиссера и актера, оказавшего огромное воздействие на развитие мирового театра. Станиславский предстает здесь продолжателем традиций реалистического театра и новатором, чья жизнь в искусстве во многом определила художественные свершения XX пека. Его спектакли, сценические образы, все его творческие открытия воссоздаются в тесной связи с общественной и художественной жизнью России, с поисками нового, революционного искусства в послеоктябрьские годы. В книге широко использованы архивные материалы, переписка, дневники, воспоминания самого Станиславского и его современников.
Академический консенсус гласит, что внедренный в 1930-е годы соцреализм свел на нет те смелые формальные эксперименты, которые отличали советскую авангардную эстетику. Представленный сборник предлагает усложнить, скорректировать или, возможно, даже переписать этот главенствующий нарратив с помощью своего рода археологических изысканий в сферах музыки, кинематографа, театра и литературы. Вместо того чтобы сосредотачиваться на господствующих тенденциях, авторы книги обращаются к работе малоизвестных аутсайдеров, творчество которых умышленно или по воле случая отклонялось от доминантного художественного метода.
В настоящей монографии представлен ряд очерков, связанных общей идеей культурной диффузии ранних форм земледелия и животноводства, социальной организации и идеологии. Книга основана на обширных этнографических, археологических, фольклорных и лингвистических материалах. Используются также данные молекулярной генетики и палеоантропологии. Теоретическая позиция автора и способы его рассуждений весьма оригинальны, а изложение отличается живостью, прямотой и доходчивостью. Книга будет интересна как специалистам – антропологам, этнологам, историкам, фольклористам и лингвистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся древнейшим прошлым человечества и культурой бесписьменных, безгосударственных обществ.
Известный историк науки из университета Индианы Мари Боас Холл в своем исследовании дает общий обзор научной мысли с середины XV до середины XVII века. Этот период – особенная стадия в истории науки, время кардинальных и удивительно последовательных перемен. Речь в книге пойдет об астрономической революции Коперника, анатомических работах Везалия и его современников, о развитии химической медицины и деятельности врача и алхимика Парацельса. Стремление понять происходящее в природе в дальнейшем вылилось в изучение Гарвеем кровеносной системы человека, в разнообразные исследования Кеплера, блестящие открытия Галилея и многие другие идеи эпохи Ренессанса, ставшие величайшими научно-техническими и интеллектуальными достижениями и отметившими начало новой эры научной мысли, что отражено и в академическом справочном аппарате издания.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Перед вами биографическая повесть о жизни и творчестве художника, великого голландского мастера, Рембрандта ван Рейна.Послесловие И. В. Линник.
Повесть о Крамском, одном из крупнейших художников и теоретиков второй половины XIX века, написана автором, хорошо известным по изданиям, посвященным выдающимся людям русского искусства. Книга не только знакомит с событиями и фактами из жизни художника, с его творческой деятельностью — автор сумел показать связь Крамского — идеолога и вдохновителя передвижничества с общественной жизнью России 60–80-х годов. Выполнению этих задач подчинены художественные средства книги, которая, с одной стороны, воспринимается как серьезное исследование, а с другой — как увлекательное художественное повествование об одном из интереснейших людей в русском искусстве середины прошлого века.
Книга посвящена замечательному живописцу первой половины XIX в. Первым из русских художников Венецианов сделал героем своих произведений народ. Им создана новая педагогическая система обучения живописи. Судьба Венецианова прослежена на широком фоне общественной и литературно-художественной жизни России того времени.
