Николай Коперник - [31]

Николай чувствовал, что астрономия останется в центре его умственных интересов надолго, может быть навсегда. Но ему казалось, что с отъездом учителя астрономические занятия в Кракове окончены: не осталось в университете и вне его никого, к кому он мог бы обратиться за помощью и советом, кому принести свои сомнения, с кем можно было бы спорить так, как с паном Войцехом. Но как раз за полтора года жизни в Кракове без Брудзевского Коперник совершил самый смелый шаг своей умственной жизни — отверг Птолемея.

При занятиях у пана Войцеха даже самая возможность сомнений в учении александрийца представилась бы юноше неслыханной дерзостью. Он засыпал Брудзевского вопросами, но думал при этом, что недоумения его происходят от недостаточного знания. Спрашивая, он надеялся узнать и понять.

Затем торунец увидел, что постиг уже все учение Птолемея, изучил его продолжателей и комментаторов. Но сомнения осаждали его с возрастающей силой. А сомневаться в Птолемее — об этом и помышлять страшно! Это значило разойтись со всем ученым миром и с церковью!

Терзавший юношу душевный непокой нашел временный исход в подсказанном тогда Брудзевским: никогда и не пытаться принимать учение александрийца за физическую реальность:

— Человек живет на земле. Как глупа и дерзновенна мысль постигнуть первосущность вещей на небе!

Но уже после отъезда учителя чтение Аверроэса и других бунтовавших против Птолемея арабов отбросило Коперника от компромисса. Аверроэс, кордовский мудрец, рассказывая о постигшей его неудаче, словно обращался с призывом к торунцу: «В молодости я надеялся, что создам свое учение. ß старости уже сомневаюсь в этом. Но, может быть, мои слова побудят кого-нибудь продолжить мою попытку. Ведь современная астрономия ничего не имеет реального, годна для расчетов — не для бытия».

Для «бытия» молодого Коперника мир Птолемея становился все менее пригодным.

По мере формирования личности торунца брали верх присущее ей тяготение к простоте и гармонии и неуемная потребность внести эти элементы в представление о мироздании.

Снова и снова вчитывался и вдумывался Коперник в каждую из тринадцати книг «Альмагеста» — и все сильнее глодал его червь сомнения.

В чем же корень умственных тревог молодого Коперника? Что толкало его к поискам новых ответов на извечные вопросы, которые ставила наука о небе?

Передовые умы всех народов и государств Европы, втянутых в орбиту зарождавшихся тогда, в век возрождения новых социальных и хозяйственных отношений, испытывали подобные умственные тревоги. Новые потребности мореплавания, летосчисления настоятельно требовали реформы отживших, становившихся все более практически непригодными птолемеевских воззрений. Необходимость реформы старой астрономии широко ощущалась. На родине Коперника Брудзевский и другие его учителя подводили юного торунца вплотную к новым идеям.

Не случайно, идея гелиоцентризма, остававшаяся в зародыше со времен древней Греции, была развита и доказана сыном Польши, переживавшей тогда эпоху бурного хозяйственного и умственного расцвета и патриотического подъема. Для того чтобы удовлетворить назревшую необходимость в стройном и законченном учении о мироздании, нужны были грандиозные усилия гениального ума. Они оказались по плечу великому сыну славянства — Николаю Копернику. Он дал своей эпохе и человечеству новое учение о вселенной и новую практическую астрономию.

***

— Весной 1495 года братья Коперники покидали Ягеллонскую академию, а с ней и веселый, гостеприимный Краков.

Николаю исполнилось двадцать два года. Это был юноша высокого роста, немного сутулый. Голубые глаза под выпуклыми надбровными дугами подкупали добрым своим выражением. Было в них, однако, что-то замкнутое и чуть-чуть меланхоличное. Заметно выступали скулы.

Несмотря на темные волосы и смуглую кожу, было нечто в выражении глаз, в складе лица, в особой его подвижности, что давало в совокупности ясно очерченный славянский облик. При взгляде на юношу сразу являлась догадка, что он родом с берегов Вислы.

Впоследствии, в Италии, Коперника немало удивляло, когда незнакомые земляки признавали в нем тотчас поляка.

Андрей Коперник сильно напоминал брата. Но был он крепче сложен, широкоплеч, мускулист. Более грубые черты делали его почти некрасивым. Яркий румянец во всю щеку говорил о большом физическом здоровье.

Братья, неразлучные с раннего детства, были дружны. Но в характере их и в интересах ничто не говорило о близком родстве. Андрей с малых лет крепко пристрастился к вину, азартной игре, студенческим приключениям. Пределом его желаний был каноникат, а к астрономическим занятиям Николая Андрей относился, как к причуде, не стоящей внимания.

Такое несходство характеров не мешало привязанности Николая к брату проявляться на каждом шагу Более рассудительный, он скоро стал опекать легкомысленного Андрея и в совместной жизни неизменно играл эту роль.

Андрей расставался с Краковом без сожаления. Его ждало избрание в Вармии, солидная пребенда. А перспектива жизни в Италии, стране кьянти и веселых карнавалов, кружила голову. Николай покидал столицу с грустью. Недавно узнал он, что Брудзевский умер в Вильно. Никогда не услышать больше умной, чуть насмешливой речи дорогого, лучшего учителя!.. Жаль было порывать связи с Лаврентием Корвином, с однокашником Бернардом Ваповским. В доме Ваповских братья прожили пансионерами последний год, и Николай близко сошелся с умным Бернардом.