Николай II. Пленник самодержавия - [26]
Японские власти искренне стремились загладить свою вину, микадо почти ежедневно сообщал в Петербург о здоровье наследника престола, но ничего нельзя было изменить. Российский посланник Д. Е. Шевич в телеграмме от 2 мая советовал отказаться от путешествия, предлагая вернуться во Владивосток. «Вследствие того, что торжественность и овационный до сих пор характер приема здесь цесаревича вызвали, по-видимому, ныне негодование со стороны фанатиков патриотизма, я считаю дальнейшее пребывание Его Высочества в Японии небезопасным. К тому же сам цесаревич расположен, кажется, через несколько дней отбыть во Владивосток». Получалось, что сказанные наследником сразу после покушения слова о признательности японцам за их радушие были только словами, он не хотел оставаться в стране, где чуть было не погиб.
Седьмого мая цесаревич отбыл на Родину, перед тем приняв на борту японского императора и выразив ему официальное сожаление в связи с невозможностью посетить Токио и представиться императрице. Этикет, насколько было возможно, не нарушили, хотя факт приезда микадо на борт «Памяти Азова», к цесаревичу, являлся сильным ударом по самолюбию японского правителя. На фрегате за день до отплытия во Владивосток впервые вдали от Родины цесаревич отметил свой день рождения (торжественно отпразднованный, как уже говорилось, в его отсутствие в Гатчине).
Дело о покушении с отъездом цесаревича не закончилось: в России надеялись, что Тсуда Санцо будет приговорен к смертной казни. Однако этого не произошло: в том же мае 1891 года бывшего полицейского приговорили к пожизненной каторге, что являлось высшей мерой наказания за покушение на частное лицо. Смертный приговор мог быть вынесен лишь в том случае, если бы покушавшийся попытался убить кого-либо из членов японской императорской семьи. Русский посланник остался неудовлетворен приговором, хотя и отдавал себе отчет в том, что казнь полицейского «способствовала бы крайнему возбуждению фанатизма»[32]. Впрочем, в заключении Тсуда Санцо прожил всего несколько месяцев, уже 30 сентября 1891 года он скончался. По официальной версии, бывший полицейский умер от пневмонии, по неофициальной — уморил себя голодом. В Японии имя преступника было проклято — сход деревни Канаяма префектуры Ямагата, родины Санцо, запретил называть его именем детей; родственники полицейского превратились в изгоев. Предлагали даже переименовать город Отсу, ибо его имя было опозорено. Горюя о том, что русский цесаревич отказался посетить. Токио, одна женщина даже заколола себя кинжалом перед зданием мэрии Киото. И все-таки нанесенная в Японии обида навсегда осталась в памяти Николая Александровича. Увы!
Непонимание всегда рождает непонимание, способствуя росту отчужденности и недоверия — как между отдельными людьми, так и между странами. Покушение на цесаревича стало яркой иллюстрацией этой старой истины. Но важнее, думается, иное: за короткий отрезок времени старший сын русского императора второй раз избежал смерти. Промысел! Случившееся вызвало появление на свет патриотических стихов, в которых обыгрывались события в Борках и Отсу. Среди тех, кто написал об этом, был и замечательный русский поэт Аполлон Майков:
Патетические призывы и заявления психологически вполне объяснимы, но хочется обратить внимание на мысль о Промысле. Она и показательна, и поучительна. Неслучайно князь Э. Э. Ухтомский — спутник наследника, описывавший его путешествие на Восток, особо подчеркивал религиозный смысл чудесного спасения цесаревича в Японии, не забыв также напомнить, что в самом начале путешествия заболел второй сын Александра III — Георгий. «Последний же случай, — вспоминал князь Ухтомский покушение на цесаревича, — переполнял чашу испытаний и производил буквально ошеломляющее впечатление… Тут-то чувство веры и просилось наружу, ища слов для выражения благодарности Всевышнему! В такой момент само собой творилась и повторялась молитва, сложенная на Святой Руси после ухода „Азова“ в далекие моря с царскими сыновьями». Молитва о благополучном путешествии Николая и Георгия Александровичей действительно была составлена членами Святейшего синода — для чтения в храмах империи.
Составление такого рода молитв в Российской империи не являлось чем-то необычным. Иное дело — отношение к этому представителей царской семьи. «Мой массажист, человек простого происхождения, не хочет верить, чтобы Двор был вчера вечером в театре, — записал 6 декабря 1890 года в дневнике граф Ламздорф. — „Не по-православному, — говорит он, — накануне Николина дня торжественная всенощная, и все театры заперты“. Святейший Синод установил недавно специальные молитвы о благополучном путешествии наследника цесаревича, которые должны читаться на всех службах, а накануне дня его ангела и покровителя России, в то время как церкви наполняются молящимися за всенощной народом, Их Величества с августейшим семейством и ближайшими к ним лицами заставляют открыть театр, чтобы присутствовать при генеральной репетиции оперы Чайковского „Пиковая дама“». Придворная жизнь имела свои законы. О молитве вспомнили только после апрельского инцидента 1891 года, что в своей книге и отразил Э. Э. Ухтомский.
