Николай II - [39]
Александр еще меньше, чем его наследник Николай и министр последнего Столыпин, склонялся к проведению либеральных мер. Он поручил Витте вести переговоры с заграничными спонсорами революционного движения. Их надлежало вести в строжайшей тайне от министерства внутренних дел и министерства иностранных дел.
По поручению Витте его агент в Париже завязал контакты с одним из ведущих представителей семьи Ротшильдов. Тот вполне благосклонно выслушал унизительное предложение, однако отослал агента к лондонским Ротшильдам. Нетрудно догадаться, что и они не стали принимать решения, а назвали в качестве последней инстанции знаменитого нью-йоркского банкира Шиффа, председателя Американского еврейского комитета.
Русское министерство финансов вышло на него через некоего Г. А. Виленкина, женатого на родственнице Шиффов госпоже Зелигман. Виленкин смог убедиться, что именно сюда сходятся каналы финансирования русско-еврейского движения и отсюда необходимые средства перекачиваются в Россию. Когда Виленкин представился как посредник в переговорах между Шиффом и русским правительством и потребовал отказаться от дальнейшей поддержки русских революционеров, Шифф отказался: дело зашло слишком далеко, Виленкин явился слишком поздно. И вообще, о мире с Романовыми не может быть и речи.
Подобным же образом завершились контакты другой посредницы русского министерства финансов в Париже[55]. Ее беседа с бароном Морисом де Ротшильдом, в которой речь шла о возможном соглашении с царским правительством, была прервана бароном со словами: «Trop tard, Madame, et jamais avec les Romanoff»[56].
В 1906 году было предпринято первое покушение на Столыпина. Его дача была разрушена, взрывом убило тридцать шесть человек, было множество раненых, включая детей министра. Самого Столыпина в это время не было дома.
Царь облегченно записывает: «Слава Богу, он невредим!». Встревоженный опасностью, которой постоянно подвергается Столыпин, царь предлагает ему апартаменты в охраняемом Зимнем дворце.
В 1911 году царь со Столыпиным и Коковцовым поехал в Киев. Они должны были открывать памятник Александру II — деду Николая и предшественнику Столыпина в деле реформ.
Во время гала-представления в киевской опере раздался выстрел. Столыпин смертельно ранен: прежде чем упасть на пол, он успел повернуться к царской ложе. Глядя на царя, он нарисовал правой рукой в воздухе крест; еле слышно он прошептал последние слова: «Боже, храни царя…».
Царь отменил распоряжение своего начальника охраны расставить казаков на виду у всего города, дабы их присутствие не выглядело провокационным. Не забыли упомянуть, что убийца Багров был еврейского происхождения[57]. Никаких столкновений не последовало.
Столыпину поставили памятник, который затем уничтожили большевики. Однако когда много лет спустя сын Столыпина Аркадий Петрович умер в парижском изгнании, многие молодые советские граждане приехали, чтобы нести его гроб и насыпать русскую землю на его могилу.
Столыпин был не только энергичным и дальновидным реформатором, но и надежной опорой царя. В отличие от большинства министров, ему Николай доверял.
Столыпин был единственным, на чьи предупреждения о том, что двор компрометируют контакты с Распутиным, царь как-то реагировал. Распутин сделался необходимым царице, потому что многократно спасал страдавшего заболеванием крови наследника Алексея с помощью природного целительского дара и — по свидетельствам очевидцев — гипноза. В глазах Александры это был «Божий человек», и она не принимала жалоб на этого шарлатана, более всего внимавшего зову радостей земных. Царю все чаще приходилось выслушивать жалобы на поведение этой сомнительной личности; он безрезультатно пытался отослать Распутина домой, в Сибирь — царица разгневалась, ибо в отсутствие «старца» никто не мог помочь Алексею.
— Вполне согласен с вами, — сказал Николай, когда Столыпин в очередной раз завел речь об этой темной личности, — но лучше десять Распутиных, чем одна истерика царицы…
Выстрел, оборвавший жизнь Столыпина, часто называют выстрелом в Россию. С ним оборвались надежды на «этап внутреннего покоя», который Столыпин рассчитывал установить в России, твердой рукой обеспечивая в стране стабильность. Теперь требовался лишь один удар извне, чтобы расшатать и без того неустойчивую Российскую империю.
Накануне первой мировой войны царь мог оглянуться на два десятилетия относительно успешного правления. Прочная основа экономического процветания и реформы выдающегося министра помогли стране устоять под ударами войны с Японией и мощной революционной волны 1904–1906 годов. Рост материального благосостояния обеспечил невиданный расцвет и многообразие культурной жизни, что нашло широкое международное признание. Либеральный политический климат после частичной отмены цензуры способствовал появлению тысяч газет и журналов, на страницах которых велись разнообразные дискуссии, в том числе и по вопросам искусства. Период от начала века до мировой войны называют в России «серебряным веком» (по аналогии с «золотым веком» времен величайшего поэта Пушкина
