Николай II - [33]

Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы.

Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение. Вы сами по совести понимаете, что следует быть справедливым и к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности. Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах — преступно…

Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их мне, а потому прощаю им вину их».

9 января царь, находившийся в Царском Селе, записал в своем дневнике: «Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь».

10 января он отмечает: «Сегодня особых происшествий в городе не было… Принял депутацию уральских казаков, приехавших с икрой… Для объединения действий по прекращению беспорядков в Петербурге решил назначить ген.-м. Трепова генерал-губернатором столицы и губернии».

И наконец, 19 января: «…Затем принял депутацию рабочих от больших фабрик и заводов Петербурга, которым сказал несколько слов по поводу последних беспорядков».

Он прощал свой народ, восставший против него. Но его народ не простил его.

Глава вторая Самодержавие против общества

Миф о царе-батюшке

Кровавое воскресенье положило конец мифу о царе-батюшке, от которого не может исходить зло. В течение долгого времени народ считал, что между ним и царем стоит дворянство. Поэтому к нему невозможно приблизиться, с ним невозможно поговорить. Но настанет день, когда народ и царь смогут наконец понять друг друга…

Тем, кто со знаменами в руках пришел к своему любимому царю с просьбой, чтобы поговорить с ним, ответили ружейной стрельбой.

А ведь вера в царя действительно существовала, и, когда народ восстал, он выступил не против Его персоны, а против его клевретов, что приводило в свое время в бешенство Герцена: «Ты ненавидишь помещика, ненавидишь подьячего, боишься их — и совершенно прав; но веришь еще в царя и архиерея… Не верь им. Царь с ними, и они его».

У крестьян были все основания проводить такое различие: они знали, что только на землях Николая I были проведены реформы и часть его крепостных была освобождена от крепостной зависимости, но никто из дворян не последовал этому примеру. Они знали также, что крупную реформу провел Александр II — царь-освободитель, который дал крестьянам свободу, однако его чиновники потребовали, чтобы крестьяне заплатили за землю, на которой они трудились. Просвещенные люди, которых в России называли «обществом» в противоположность «народу», говорили с иронией о «наивном монархизме». Однако мужики не были столь наивными: почитание царя и преклонение перед ним в какой-то мере ставило их под его защиту, и они могли безнаказанно действовать от имени царя против своих владельцев и дворянства в целом. Это удавалось им со временем все меньше и меньше, так как на протяжении XIX века бюрократия и армия все туже стягивали сети централизации — чему помогали железные дороги, — парализуя их действия. Этому медленному процессу изменений дало толчок Кровавое воскресенье своим взрывным и, увы, слишком кровавым актом.

После 1905 года крестьяне уже не говорят, что они действуют «от имени царя». Однако миф еще в какой-то мере продолжал жить: эти же крестьяне, надев на себя солдатские шинели, стреляли в рабочих, в прошлом таких же крестьян, как и они сами.

Бывший большевик Григорий Алексинский, примкнувший в 1914 году к социал-патриотам, вспоминает слова Максима Горького, произнесенные им после событий 1905 года:

«Если бы я был русским царем, я сумел бы сделать так, чтобы навечно закрепить абсолютную монархию. Я поехал бы в Москву, появился бы на белом коне в окружении своей свиты перед Кремлем и сказал бы:

— Созовите сюда немедленно московский народ. А когда народ соберется, сказал бы ему: «Дети мои, вы недовольны моими министрами, сановниками и богачами, которые вас грабят и притесняют. Так вот, я, ваш царь, буду здесь перед вами судить этих грабителей и злодеев». И, выслушав жалобы народа, я прикажу без всякого суда отрубить здесь же, на площади, несколько голов. И я заверяю вас, что впредь мне не придется бояться никаких покушений. Народ защитит меня лучше всякой охраны»[10].

Итак, в этот миф склонен был верить даже Горький, хотя он и был заклятым врагом царизма: писатель вышел из гущи народа, и, несмотря на всю ненависть к царизму, идея царя-батюшки коренилась в нем глубоко. Однако ни Николай II, ни круги, враждебные к либералам, не сумели воспользоваться этой столь выгодной для них привязанностью.

Революция и поражение, февраль — май 1905 года

Кровавое воскресенье разорвало «священную связь» царя с народом, тем самым народом, на которого полагался царь и с которым связывал законность своей власти. С этим событием связывают также выход рабочего класса на историческую арену: поворот этот произошел не столько в результате действий революционных партий, сколько из-за самой самодержавной власти.