Николай I. Освободитель - [4]

Долго ли все это продолжалось — не сказал бы даже под дулом пистолета. Ощущение времени сбоило вместе с остальными чувствами, однако в какой-то момент давление резко ослабло, в глаза ударил яркий свет.

— «Ну слава Богу, во всяком случае я не ослеп и мои глаза как минимум физически присутствуют на своем, положенном природой месте», — впрочем на этом достижения и заканчивались. Качество картинки «транслируемой» в мозг этими самыми глазами, было совершенно ни к черту. Я видел только какие-то силуэты и контраст свет-тень. Зато прорезался слух, хотя и тоже не без проблем. Вокруг звучали какие-то явно человеческие голоса, однако понять что-то они не говорят никак не удавалось. Я как будто слышал их из-под воды: все звуки были странным образом смазаны.

В этот момент я почувствовал хороший такой пинок, отозвавшийся болью во всем теле. Не до конца осознавая, что происходит, я возмущённо закричал.

— «Эй, какого хрена! Вы что там все охренели что ли?», — вернее попытался закричать. Из горла же вырвался только детский крик на одной ноте. — А-а-а-а-а…

Первые месяцы жизни я помню плохо. Совершенно одинаковые дни, наполненные однообразными «делами» — поесть, поспасть. В промежутке — запачкать пеленки. Нагрузка на мозг — минимальная, даже захочешь запомнить происходящее — не получится.

Впрочем, нельзя сказать, что и бытовых проблем у маленького человека на было. Ну во-первых: меню, мягко говоря, однообразное. Природа, понятное дело, все предусмотрела, наличие всяких там питательных веществ, витаминов и прочих макро- и микроэлементов, но вы пробовали несколько месяцев подряд питаться исключительно одним молоком? При том, что в прошлой жизни я это самое молоко — ну не совсем это самое, коровье, конечно, в основном — никогда не любил и практически не употреблял. Какао там сварить или пюрешку приготовить — чуть ли не единственные случаи применения этого продукта в моей прошлой жизни. Только одно было в этом деле позитивное — молочная тара была более чем приятная.

Второй проблемой стал процесс обратный питанию. Для нормального взрослого человека смириться с тем, что ближайший год будешь гадить под себя, не имея в этом плане вообще никаких альтернатив — достаточно сложно. Тут, впрочем, по некоторому размышлению я сумел найти решение, пусть устраивающее меня не до конца, но хотя бы снимающее остроту проблемы. В отличие от других детей, начинающих плакать после того, как испачкали пеленки, я, чувствуя приближение необходимости облегчиться — а надо сказать, что детское тело терпеть нужду было практически неспособно — заранее начинал хныкать, зазывая таким образом взрослых, чтобы те пришли и помогли мне с оправлением естественных надобностей. Мамки, следящие за младенцем, сначала очень удивлялись такому необычному поведению ребенка, а потом привыкли.

И, надо сказать, что это в итоге так и осталось единственно успешной попыткой коммуникации с окружающими меня взрослыми. Доходило до смешного — при появлении в поле моего зрения какого-нибудь силуэта — зрение постепенно улучшалось, появлялась четкость, палитра цветов сначала тусклая постепенно начала приобретать знакомый из прошлой жизни состав — я честно пытался проплакать SOS азбукой Морзе. Три коротких, три длинных, три коротких, благо запомнить не сложно, как и воспроизвести даже при скудном наборе доступных к воспроизводству детским горлом звуков. Успеха эта попытка сообщить окружающим о моем бедственном положении не принесла, и в итоге, спустя некоторое время и десяток провалившихся попыток, я на это дело просто забил, посчитав, что раз я объективно не могу повлиять на окружающую реальность, то и переживать по этому поводу не стоит. Пусть все идет своим чередом.

Спустя несколько месяцев — по понятным причинам, точно сказать, сколько конкретно прошло дней с моего рождения было затруднительно — зрение более-менее пришло в норму, и я наконец приступил к изучению окружающего мира вокруг. Первое, на что я обратил внимание был высокий потолок, украшенный какой-то замысловатой лепниной. Явно не хрущевские два семьдесят, как бы не в полтора раза больше. Да и вообще обстановка в тех помещениях, в которых мне удалось побывать выглядела со всех сторон странно. Она куда больше походила на какой-то музей чем на жилую квартиру образца двадцать первого века. В принципе, после всего произошедшего со мной, начиная от гибели и заканчивая переселением души — для простоты я мысленно оперировал именно такими понятиями — удивляться еще и сменой эпохи было бы совсем глупо.

Кроме изысканных — хотя как на мой вкус, предпочитающий более простой «скандинавский» стиль, изысканными они не были, скорее аляповыми и перегруженными мелкими деталями — интерьеров в пользу того, что сознание мое попало не в простого крестьянина, говорило большое количество различной прислуги, постоянно находящееся близ тела младенца. Помимо откровенно крестьянского вида кормилицы, это было полдесятка всяких мамок, спешащих кормить-пеленать-укачивать мою тушку по первому же писку, а еще троица выглядящих более «официально» дам, которые меняясь по очереди дежурили рядом и днем, и ночью. Видимо нахождение рядом с ребенком было либо почетной, либо высокооплачиваемой работой. Впрочем, может быть, что и то, и другое. Еще иногда появлялись другие взрослые — мужчина и женщина, приходящие, впрочем, по-отдельности — видимо родители этого тела. Они, однако, никакого участия в повседневной моей жизни не принимали, ограничиваясь короткими визитами.