Николай I. Биография и обзор царствования с приложением - [16]

.

Этим объясняются, по-видимому, отчасти и ее постоянные заботы дать в воспитании своего третьего сына преобладание гражданского и политического элемента над военным.

С другой стороны, вся жизнь великого князя с 1814 года, характер его поездок за границу и по России, его брак и та роль, какую он начинает играть с 1817 года в царской семье, – все это ясно говорит о вполне назревшем, хотя и не сформулированном еще решении. И подобный взгляд на Николая Павловича начинал устанавливаться, как мы видели, к этому времени и в обществе, и притом, по-видимому, раньше за границей, чем в России. Первое время этот взгляд мог не связываться непременно с мыслью об отречении Константина и естественно вытекал из положения Николая Павловича среди других членов императорской фамилии при отсутствии мужского потомства у его старших братьев.

Когда вопрос о разводе Константина Павловича стал приближаться к разрешению и цесаревич начал подготавливать исполнение своего давнишнего желания, государь счел нужным подготовить к этому и самого Николая Павловича. 13 июля 1819 г. он имел разговор с великокняжеской четой, во время которого сообщил Николаю Павловичу и его супруге о своем решении отречься со временем от правления и о нежелании Константина наследовать престол и предупредил, что великий князь Николай Павлович призывается на царское достоинство и что это должно совершиться еще при жизни его, императора. По собственному свидетельству великого князя и его супруги, разговор этот очень их смутил. Когда в январе 1822 г. происходили переговоры между государем, императрицей-матерью и цесаревичем, то Николай Павлович не был к ним привлечен. После письма цесаревича к государю от 14 января 1822 г. императрица Мария Феодоровна, однако, в разговорах с Николаем Павловичем начала упоминать об акте отречения Константина в его пользу, и Николай Павлович в своих записках сам не отрицает того, что о существовании этого акта было ему известно. Государственный вопрос огромной важности, затрагивающий основной закон империи, обсуждался и решался, таким образом, чисто по-семейному и даже без привлечения к его обсуждению того представителя младшего поколения своей же семьи, который был прежде всего здесь заинтересован. Ив этом нельзя не видеть влияния императрицы Марии Феодоровны, вообще так много содействовавшей в детях императора Павла быстрому и прочному росту привычки вносить в государственные дела тон семейного вопроса. Только через полтора года после того, как цесаревич и государь обменялись своими письмами и когда вопрос был уже окончательно решен, акту отречения Константина и назначения наследником престола Николая была придана форма акта государственного. Летом 1823 г. московским митрополитом Филаретом, при содействии кн. А.Н. Голицына, был составлен манифест об отречении Константина Павловича и о назначении наследником Николая Павловича («Наследником нашим быть второму брату нашему, великому князю Николаю Павловичу»), подписанный Александром 16 августа 1823 г. И теперь, как и на всех предшествующих стадиях этого вопроса, была усвоена строгая келейность. Манифест 16 августа 1823 г. остался необнародованным: 27 августа т.г., в бытность государя в Москве, манифест с приложением письма Константина Павловича от 14 января 1822 г. был передан государем тому же митрополиту Филарету в запечатанном пакете с собственноручной надписью государя: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого деяния». При этом государь через Аракчеева изъявил митрополиту свое желание, чтобы это дело не предавалось огласке. 29 августа Филарет, в присутствии протопресвитера, саккелария и прокурора синодальной конторы, показав им пакет и подпись и объявив волю государя о строжайшем соблюдении тайны, положил пакет в ковчег государственных актов в алтаре Успенского собора, запер и запечатал ковчег. Копии манифеста, собственноручно переписанные кн. А.Н. Голицыным, в пакетах за императорской печатью были разосланы в Государственный Совет, Сенат и Синод. На пакетах были сделаны собственноручно государем надписи: «Хранить в (название учреждения) до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть прежде всякого другого деяния в чрезвычайном собрании». О необнародованном манифесте не было официально известно никому, кроме трех только что названных лиц.

Тайна не была, однако, вполне сохранена самим Александром Павловичем. Уже 5-го ноября 1823 г. он сообщил о своих распоряжениях, упоминая вполне определенно имя Николая Павловича, бывшему в то время в России прусскому принцу Вильгельму, брату супруги Николая Павловича. По своему возвращению в Берлин принц не замедлил сообщить об этом своему отцу, королю Фридриху-Вильгельму III. Вскоре после этого государь говорил о том же с историком Карамзиным, а в 1825 г. с наследным нидерландским принцем Вильгельмом Оранским, супругом сестры государя Анны Павловны. Что касается самой императрицы Марии Феодоровны, то нельзя сказать вполне утвердительно, было ли ей известно только об акте отречения Константина или и о манифесте 16 августа 1823 г. О назначении Николая Павловича наследником престола знали, во всяком случае, лица, наиболее близкие к великому князю. С принцем Вильгельмом у Николая Павловича, как мы знаем, давно уже существовали дружеские отношения; нельзя предположить, чтобы принц, зная, что готовится в России, зная, что тут затрагиваются интересы семьи его сестры (с которой он точно так же был очень дружен), не предупредил бы об этом свою сестру и ее мужа. Скоро дело получило еще большую и как бы уже официальную огласку: в придворном берлинском календаре на 1824 год – а вряд ли у Николая Павловича на письменном столе не было придворного берлинского календаря – он прямо был назван наследником русского престола. Все это приводит к заключению, что Николай Павлович не мог не знать не только об отречении его брата Константина, но и о своем назначении наследником, хотя, быть может, и не представлял себе вполне определенно ту форму, в какую были облечены относящиеся до этого акты. Ввиду того, однако, что эти акты не были обнародованы во всеобщее сведение, он находил возможным не считаться с ними, как с теряющими силу в момент смерти государя. Мог он почесть себя и обиженным тем, как вопрос о его назначении наследником престола обсуждался на семейном совете – без его участия, между матерью и старшими братьями. Эти выводы находят себе подтверждение и в образе действий вел. кн. Николая Павловича в первые минуты после получения в Петербурге известия о смерти государя.