Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце - [21]

В тот беспокойный, но и продуктивный рабочий период в личную жизнь двадцатилетнего юноши врывается любовь, заставляя забыть все прошлые увлечения. Оперная певица и красавица по имени Мария, а для своих просто «Марочка», захватывает все думы Николая. Он влюблен так сильно, что ни уговоры родителей, ни их внушения не способны избавить молодую голову от яркого образа Марии Николаевны Павловой (1899–1980), достойной преклонения и восторгов.

Таким образом дело решено и в 1922 г. Николай женится на Марии: пара тайком венчается в Петрограде, в католической церкви св. Станислава, а затем регистрирует брак при городской управе. Эта его поспешная женитьба вызывает недоумение и, можно утверждать, недовольство у родителей. Даже через два года после свадьбы у старших Бенуа проскальзывает раздражение от того факта, что Мария Николаевна не принадлежит к кругу высококультурных семейств столицы. Александр Николаевич в дневниках сдержанно отмечает: «.. он женился на особе вполне миловидной, не вполне „подошедшей“ к дому. Постепенно мы привыкли к ее хорошенькому лицу и к тихому (в нашей среде, по крайней мере) нраву»[101].

Теперь Николай отвечает за двоих, и чтобы прокормить семью, берется за любую работу, доводя себя до полного физического истощения. В дневниковых записях от 14 октября 1921 г. Бенуа-отец выражает свою тревогу: «Нина рассказала, что Коке ночью от переутомления сделалось дурно и были галлюцинации…»[102]. В письме к меценату князю Владимиру Аргутинскому-Долгорукову от 24 декабря 1922 г. он обеспокоенно пишет: «О том, что Кока женился, я уже писал Вам. С тех пор мы успели привыкнуть к его жене, которая, при своей замечательной красоте, очень тихое и скромное существо. Сказать, что она пришлась совсем ко двору, я не могу. Это человек другой среды, другого воспитания, но, по крайней мере, ничего шокирующего в ней нет, а внешне она весьма приятная, но хорошо то, что ему удается устраиваться (как я того хотел) отдельным домом, но рядом с нами, через площадку кухонной лестницы. Требуется много денег для жизни, в сущности, грошей, но их достать трудно, и это его заставляет браться за слишком многое сразу. Так, едва он кончил одну постановку по эскизу Щуко, как уже принялся за другую, тоже в десять дней расписать большие композиции одного кабаре по эскизам Бориса Михайловича Кустодиева. Тут же изготовил эскизы трех декораций для одной оперетты… Я понимаю, его надо спасать, но как это сделать?»[103]

Александр Николаевич серьезно обеспокоен судьбой сына. Он прилагает все усилия, чтобы, используя свои знакомства, найти для сына серьезные предложения по работе. В записях от 5 мая 1923 г.: «Кока, вероятно, тоже бы делал декорации… Бережной теперь его [Коку] рекомендует… писать по эскизу Щуко декорации еврейской оперы [возможно, „Небеса пылают“. — В. Н.-Н.], идущей в Малом театре»[104].

Средств абсолютно не хватает, и Николай обращается к знакомому финансисту, чтобы тот помог устроить спекулятивную операцию по обмену золота: «Получили мы за 20 золотых и 5 фунтов золотом 7 червонцев и, кажется, около 250 миллионов. Червонцы стоят 850 лимонов», — вспоминает Бенуа-отец, — «до известной степени выгоднее вкладывать свои сбережения в эти медленно падающие бумажки, нежели в простые дензнаки, падение коих государством […] поддерживается»[105]. Все, дворяне, купцы и даже пролетарии скупают червонцы, в банках выстраиваются длинные хвосты очередей.

В этот период отношения отца и сына претерпевают качественные изменения, Кока заметно возмужал, причем сразу в трех ипостасях: по возрасту он совершеннолетний мужчина, по социальному статусу — женат, и в профессиональной карьере успешен, к его авторитетному мнению прислушиваются. «Днем у меня студийцы вместе с Морозовым. […] всей компанией заходим к Коке, к которому у них с прошлого лета своего рода обожание»[106] — замечает Александр Николаевич. Конечно, выпорхнувшего из гнезда Коку не отпускают далеко (квартира через кухонную лестницу), но с его мнением родителям теперь приходится считаться. Отец работает бок о бок с ним в некоторых проектах, подсказывает и поддерживает. Они легко находят взаимопонимание в работе, их сотрудничество гармонично: «В 4 часа пришли студийцы […]. Разглядывали вместе бретонские этюды, так как Коке для „Северных богатырей“ понадобились мотивы скал и сосен»[107]. В своих записках Александр Бенуа зачастую выражает одобрение работам сына: «Кока сделал новые эскизы к „Богатырям“. Хороша и финальная декорация»[108]. 14 июля 1923 г. в его дневнике появляется запись: «Почти весь вечер сидел на Кокином балете. Были и Зина, Женя, Бушей f…]»[109].

Конечно, времена — особые, динамичные, Россия стремительно преобразовывается в новое государство — СССР; шумно возникают новаторские формы искусства. В таком кипящем котле идей, стремлений и поисков Николай не может оставаться на позициях угасавшего Серебряного века. Новое общество требует новых решений, которые не всегда могут быть одобрены даже такими недавними новаторами, как отец.

В июле 1923 г. Кока с Марочкой переезжают в пригородный поселок Саблино. «Больше всего озабочены своей собачонкой Карлушкой» — иронизирует отец. С 31 по 2 августа Николай гостит у родителей, и его высказывания по отношению к чувствительной для отца теме вызывают у последнего взрыв гнева. В те дни Бенуа-отец тщательно продумывает свой отъезд в Европу, где уже находится Дягилев. Особо сложным моментом является оформление паспорта и разрешения на выезд заграницу супруги, Анны Карловны: ее осторожно записывают в личные секретари мужа. Разрешение, в принципе, получено, но Александр Николаевич до последнего не уверен, что предприятие выгорит, и от этого сильно нервозен, «…во мне вызывает страх перед „сглазом“ (не могу же я очиститься от психологичных навыков всех моих предков»