Никогда не забудем - [37]

У меня была хорошая память, и мне часто поручали следить за передвижением немецких войск. Я выходила за огород, на стык шоссе из Москвы и Ковеля, пряталась в кусты и записывала, сколько машин идет, в какую сторону, чем нагружены, какие на них знаки. Просидев так до вечера, я несла сведения маме. Я приглядывалась, где стоят зенитки, где расположены склады с горючим, боеприпасами.

Было радостно слышать, что по нашим сведениям самолеты разбомбили такой склад.

Однажды мама взяла лопату, корзинку, и мы ушли за город, на кладбище. Там мама стала убирать могилу Инночки. Вдруг из кустов вышла к нам женщина. Я узнала тетю Надю Серову; ее давно не было видно в городе. Она вынула из-за пазухи магнитные мины, улыбнулась мне и ушла. Мама положила мины в корзинку, сверху закрыла цветами. Корзинку дала мне, а сама взяла на плечо лопату, и так мы вернулись в город. После этого я стала ходить одна, и не только на кладбище, но и в другие места за городом.

На улице Карла Маркса был трехэтажный дом. В нем жили немецкие солдаты одной моточасти. Мама поручила мне отнести в этот дом тол и передать знакомой Марусе Шевчук, которая там работала. Я встретила Марусю на улице и передала ей тол. Дом был взорван, а Маруся ушла в партизанский отряд.

Труднее было с домом по улице Маяковского, где жили немецкие связисты, летчики, офицеры. Это было тоже трехэтажное здание, но у дверей его стоял часовой. В этом доме работала Настя Паршина, она часто заходила к нам. Сначала мама сняла план дома снаружи. Настя у нас же сделала внутренний план. Мама понесла их в отряд, там обсудили все и начали готовить взрыв. Доставлять тол было поручено мне.

В городе не хватало хлеба, и население, особенно дети, выменивали хлеб на яички. Мне укладывали в корзинку тол, засыпали мякиной, а наверх клали яички. Я одевалась получше, повязывала бант на голове и шла к дому по улице Маяковского. Делала перед часовым реверанс и на польском языке просила пропустить меня к «панам офицерам», чтоб обменять яички на хлеб, при этом я давала часовому три яйца. Он меня пропускал в кухню. Немец-повар уходил за хлебом, а я передавала яйца и тол Насте.

Каждый раз у меня сжималось сердце, когда я шла туда, но я вспоминала Инночку, Веру, Галю и овладевала собой.

Однажды повар не ушел, как всегда, за хлебом, а сам стал выбирать яички. Он копался в мякине, и я с ужасом думала, что сейчас он доберется до дна…

В это время Настя за спиной повара бросила на пол дорогое блюдо. Немец отвернулся и стал ругать Настю, а я тем временем выбрала из корзины все яйца.

Дома я рассказала об этом маме, она побледнела, обняла меня и сказала:

— А если бы тебя поймали, посадили в тюрьму, сказала б ты, чья ты и кто ты?

Я ответила:

— Никогда!

— Но тебя били бы, мучили, как Галю…

— Я тогда бы думала о наших погибших комсомольцах. Они были мои старшие товарищи, а я — пионерка, их смена.

— Доченька моя, а ты не обиделась бы на нас, что мы послали тебя на такое дело?

Я сказала маме:

— Я горжусь вами и нашим делом и с радостью умру, если нужно.

Наконец настал день, когда Настя завела часовой механизм глины и ушла в партизаны. Через шесть часов, когда немцы спали, произошел взрыв…

Потом папа и мама отвели нас с братом в партизанский отряд, а сами вернулись в город и оставались там до прихода нашей армии.

Калерия Зажарская (1930 г.)

Важное задание

Наш партизанский отряд перебрался из Омельковских лесов на другую сторону Днепра, ближе к Лоеву. Наш командир Василий Анатольевич! Зарубов знал меня лучше других: он до войны был директором нашего Лоевского детдома. Однажды он позвал меня в свою землянку.

— Вот что, Костя, — сказал он, — ты должен выполнить одно важное задание. Завтра пойдешь в Лоев, в наш бывший детдом.

Я внимательно слушал Василия Анатольевича. Мне радостно было, что именно мне поручается важное задание. Кроме того, интересно было посмотреть на здание нашего бывшего детдома. Я знал, что там теперь разместился немецкий штаб.

— Ты знаешь входы и выходы в детдоме лучше других, а это как раз нам и нужно, — говорил Василий Анатольевич, покуривая трубку, которую мы до войны подарили ему в день рождения. — Мину с часовым механизмом знаешь?

— Мы в кружке подрывников изучали.

— Так вот, эту мину нужно подсунуть фрицам на обед, когда офицерье выпивает. Сделаешь?

— Конечно, сделаю, — сказал я.

Мне тогда казалось, что подложить мину будет очень просто. Василий Анатольевич поднялся и положил мне, как взрослому, на плечо руку.

— Партизан Костя Бодровец, иди к моему помощнику Володьке; я сейчас приду, и ты получишь подробные указания, что и как делать.

В Вишневском поселке, у бабки Насты, связной нашего отряда, я переоделся в лохмотья, напялил большую баранью шапку, а мину замотал в тряпки и привязал к ноге. Шел мокрый снег. От долгой ходьбы нога, где была подвязана мина, начала млеть. Я перебрался через реку и, наконец, увидел Лоев. Парк над рекой был вырублен, торчали только пни.

Василий Анатольевич и Володька советовали мне зайти к Артему — бывшему водовозу нашего детдома. Водовоз часто расклеивал в городе листовки, которые ему передавали партизаны. Я постучал в низенькое окошко. Мне открыла Артемова дочь Галя. Ей было четырнадцать лет — так же, как и мне.