Никогда не забудем - [34]

Мы спрятались за печь. Тут зашел один немец и закричал:

— Матка, млека, млека!

Бабушка говорит, что нет у нас молока. Тогда он порыскал и ушел. Потом пришел еще один немец и закричал маме:

— Яйки, яйки!

На окне лежало одно яичко. Он взял и выставил еще три пальца.

Мама говорит: «Нету». Он стукнул ее прикладом и тут увидел на дворе курицу. Выбежал, поймал ее и свернул ей шею.

Немцев в деревню наехало много. Они долго шумели на колхозном дворе, а потом опять пошли по хатам, кричали, махали руками. Мы поняли, что они нас выгоняют на улицу. Мама говорит: «Где же нам с детьми ночевать?»

Один немец ответил: «Рус свинья».

Ночевать пришлось на дворе. И так было обидно, что из своего дома тебя выгоняют.

Немцы уехали дальше.

В деревню кое-кто вернулся из мужчин, призванных в армию, и некоторые поступили в полицию. Они и отцу моему говорили:

— Идем, Иван, в полицию, там лучше будет.

Папа отвечал:

— Не пойду людей грабить.

А полицаи ходили по деревням и грабили. Люди трудились, собирали урожай, а они отнимали.

Наступила зима. Немцы приезжали со станции Старушки и забирали все, что им хотелось. Нам не разрешалось ходить в лес за хворостом, и мы жили в холодной хате. Было отчаянно скучно. Раньше, бывало, пойдешь в школу, получишь хорошую отметку — и так радостно!

А теперь все отняли фашисты.

Кое-как перезимовали. Пришла весна. Отец и мать старались хоть что-нибудь посеять. Лошадей немцы свели со двора. Приходилось пахать на себе. И я тоже впрягалась в плуг.

Как-то раз полицай пришел на поле. Он сказал, что это не наша земля, и ударил отца обухом по спине.

Мама все искала хотя бы клочок земли, чтобы что-нибудь да посеять. Подымется рано и бежит… Потом заболела тифом, и вся работа легла на мои плечи. Через две недели мама умерла. В доме осталось трое маленьких. Самому меньшему был один месяц. Ночами я не спала, все колыхала братика, но вскоре он умер.

Пора было окапывать картофель, полоть гряды. Отец попросил соседку помочь нам.

Не было ни хлеба, ни молока. Раньше, бывало, пойдешь в лавку и купишь, что тебе надо, а теперь все было для немцев. Даже после шести часов не разрешалось выходить из дому.

Особенно тяжело было без соли. И как на счастье, партизаны подорвали эшелон, в котором были вагоны с солью. Ночью мы набрали много соли и закопали, чтобы немцы не нашли. Зато с партизанами, которые часто приезжали в деревню, мы делились всем.

Однажды немцы окружили деревню и стали сгонять всех — и старых и малых. Наставили пулеметы и спрашивают:

— Кто кормил партизан?

Староста ответил, что никто не кормил, что партизаны только прошли через деревню. Немцы нас отпустили, но предупредили, что расстреляют всех, если будем кормить партизан.

Но мы продолжали помогать партизанам. Они часто ночевали у нас, когда ходили на железную дорогу подрывать пути. Полицаи от них прятались. Свою одежду и хлеб мы зарыли в землю: пусть лучше сгниет, чем достанется врагу. Сами мы всегда были готовы удрать в лес.

И вот однажды поднялась стрельба. Я выбежала во двор и увидела, что немцы и полицаи опять окружают деревню. В тех, кто пытался убежать, они стреляли. Отца дома не было. Я сперва кинулась за околицу, но вспомнила, что остался брат, и вернулась. Брата дома не оказалось; я подумала, уж не убили ли его немцы, но кто-то сказал мне, что он побежал с людьми в лес. Я так обрадовалась. Немцы тогда убили девочку Катю, четырнадцати лет, которая спряталась в кустах. Немец подошел, посмотрел на нее и выстрелил… Были ранены еще двое детей. Немцы убили б и взрослых, но они шли не на нашу деревню, а на Большие Селючичи. Там сожгли много людей, среди них были и мой дядя Кузьма и тетя Дуня.

Мы ушли в лес. Отец вырыл землянку, и мы там жили. Была зима, холод. А у нас теплой одежды не было никакой. Мы опять вернулись в деревню.

Я по нескольку дней не раздевалась, боялась, что немцы нападут на нас сонных. Спала и обутая, с промокшими ногами. Однажды разулась.

В ту ночь партизаны ходили на подрыв железной дороги, убили девять немцев, взяли два пулемета и семь винтовок. Потом вернулись и остановились на ночлег в нашей деревне.

Спали все до утра. Я поднялась рано, обулась и стала печь блины. Слышу выстрел. Это часовой дал тревогу. Мы все выбежали во двор. Деревню окружали немцы.

Я забежала в дом, схватила одеяло и побежала. Только отцу сказала:

— Бери Мишу и удирай!

Партизан Митя взобрался на сарай и стал строчить по немцам из пулемета. Он стрелял до тех пор, пока все люди не выбежали из деревни. Потом и сам побежал в лес.

Был большой мороз. Я немного отбежала и почувствовала, что нога моя разута. Бегу босая. Не ощущаю ни страха, ни холода. Бегу, а кругом пули свистят. Посмотрела на свою ногу, а она как мертвая. И боли не слышу.

Так мы пробежали семь километров. Снег был до колена. Прибежали в деревню Грабов. Когда я вошла в какую-то хату, моя нога стукнула о пол, как полено, и очень больно стало. У меня началась горячка.

В это время приехал из деревни Михедовичи один человек за своей племянницей. Я попросила, чтобы он и меня взял с собой, так как там жил мой дедушка. Он привез меня к деду. У дедушки на квартире стояли партизаны. Бабушка прикладывала мне к ноге льняное семя. У меня болела голова, и я не могла заснуть. Тогда один партизан дал мне таких таблеток, чтоб можно было уснуть. Мне стало легче.