Никогда не угаснет - [5]
— Ты лучше собирайся быстрее.
— Сейчас, сейчас… — Соня вскакивает. — Отвернись, Димка, я буду переодеваться.
Она сбрасывает с себя голубое платье, надевает юнгштурмовский костюм.
— А кепка? Где же кепка? Куда она запропастилась? — злится Соня. — Это мама, наверное, её спрятала. Чёрт знает, что такое!..
Инка и Дима помогают Соне искать — заглядывают под шкаф, под кровать, под письменный стол. Сердце у Инки сильно-сильно стучит, от волнения на лбу выступила испарина. Ух! Сказала бы она сейчас Сониной матери всё, что думает о ней: «Вам хочется, чтобы Соня променяла свою кепку на шляпку из голубых перьев, чтобы она нацепила на шею медальончик и лаковые туфельки надела? Плохо вы, мамочка, знаете свою дочку!»
В двери стучат.
— Соня! Открой, Сонечка! — слышится за дверьми. Соня молчит. Долго молчит. Потом громко говорит:
— Мама, я тебе не открою.
Мать, вздыхая, медленно отходит от дверей. В это время Димка вытянул из-за сундука измятую кепку и протянул её Соне:
— Надень.
Соня надела кепку, и все трое, крадучись, на цыпочках вышли на улицу. И как только вышли друзья из этого душного, нэпманского дома. Соня сразу же ожила.
Дима шагал впереди, а за ним, обнявшись, шли девочки. Инка смотрела на сутулую Димкину спину и думала о том, как ловко отбрил он всю эту компанию, какой он находчивый и умный. И ещё о том, что не зря они выбрали именно его, Диму, председателем совета отряда.
Облава
Ровно в двенадцать ноль-ноль возле районного отделения милиции стоят участники облавы. Липа, Катя Диндо — очень толстая, но, несмотря на это, подвижная девочка, которую за звонкий голосок прозвали Катя Динь-Динь; а из мальчишек пришли Толя Фесенко, Вася Янченко, Лёня Царенко и ещё Вова Черепанов, иначе Черепок. Что касается последнего, то он принадлежит к числу самых знаменитых в школе людей. У него — талант. Во-первых, Черепок — дирижёр шумового оркестра. Десять музыкантов-любителей, играющих на гребешках, бутылках и ложках, подчиняются каждому взмаху его руки. Во-вторых, он необыкновенно точно подражает голосам животных и птиц.
Ровно в двенадцать, ни минутой позже, подошли к отделению милиции двое: один — в кожаной куртке, широкоплечий и плотный. Это Рэм Артёменко — старший пионервожатый, токарь завода «Ленинская кузница». А другой — маленький, в кепке, надвинутой на уши, — товарищ Михаил — работник милиции.
— Все в сборе?
Рэм окинул взглядом пионеров и сказал:
— Липа, Катя и Вася отправляются в школу. Остальные — на облаву!
Из двора выехала грузовая машина — старенькая и скрипучая. Участники облавы быстро вскочили в неё.
— Поехали! — сказал Рэм шофёру, и машина тронулась.
Несмотря на поздний час, город ещё не спал. По лицам гуляли парочки, рабочие торопились на ночную смену, из раскрытых окон кафе и ресторанов летели звуки джаза.
На Крещатике шофёр затормозил возле большого котла для асфальта. Друг за другом спрыгнули с машины дети, подошли к котлу и увидели: лежит куча тряпья и среди него торчат лохматые головы, босые грязные ноги. Раньше всех заметил пионеров мальчишка в шинели. Вскочив на ноги, он истошно закричал:
— Братишки! Спасайся, облава!
На вид ему лет десять-одиннадцать, а голос сиплый, как у старого пропойцы.
— Спасайся, облава!
Куча тряпья зашевелилась. Вскочили ещё двое мальчишек и девочка лет пяти. Волосы у неё слиплись от грязи, глаза смотрели так испуганно, что Инка отвела взгляд. Девочка прижимала к груди кошку и жалобно всхлипывала:
— Хочу спать…
Рэм крепко обхватил за плечи мальчишку в шинели:
— Ну чего ты, чего… тебе ж добра хотят, лопух ты такой. Накормим тебя сейчас, напоим, спать на матраце положим.
— Нужны мне твои матрацы! Плевать я на них хотел! — мальчишка вывернулся, ударит Рэма головой в грудь и вонзился зубами в его руку.
— Эх ты… «герой гражданской войны», — Рэм сморщился от боли, перевязал руку носовым платком. Уполномоченный милиции Михаил и мальчики окружили беспризорных, потащили к машине. Но это оказалось не так просто. Они упирались, царапались, а самый меньший из них, кудрявый и скуластый, лёг на землю и тонким, кликушеским голосом завизжал:
— Я припадочный… Я припадочный.
Рэм и Михаил взяли «припадочного» за руки и за ноги, усадили в машину. Таким же образом усадили остальных беспризорных. А Инка прижала к себе девочку.
— Как тебя зовут?
— Милка… — всхлипывая ответила девочка, и Инка услыхала, как гулко и коротко стучит под рваной кофтёнкой Милкино сердечко.
— И кошку возьмём…
— Ладно, бери и кошку, — согласился Рэм.
Милка уселась к Инне на руки вместе с кошкой. Машина тронулась. Беспризорники мрачно молчали, исподлобья глядя на пионеров, кошка жалобно мяукала. Крепко прижимая кошку к груди, Милка прошептала:
— Это одеяла моя куцехвостая…
— Эх ты, куцехвостая, — рассмеялся Черепок и, присев перед Милкой на корточки, по-собачьи залаял. Милка всплеснула грязными ручонками:
— Ты собака… Джек… Джек, — и залилась весёлым смехом.
— А петуха хочешь услыхать? — Черепок закукарекал, затем замяукал, запел, как чиж, заржал, как лошадь. В общем, он достойно развлекал Милку. И время прошло незаметно.
В школе уже всё было готово к приёму гостей. В зале горел свет, в кухне закипал огромный котёл воды, а в столовой были расставлены столы и скамьи. Тётя Клава, Липина мама (она работает уборщицей в школе), такая же весёлая, с ямочками на румяных щеках, такая же смешливая, как дочка, приветливо улыбаясь, проговорила:
