Никогда не говори, что умрешь - [17]
Возможно, вы спросите меня, почему я вернулся играть в пабы? А разве я не могу снова воссоединиться с миром сессионной музыки и начать всё сначала?
Поступил я так по нескольким причинам. Одна из них заключается в том, что мир уже решительно изменился, технология стала выпихивать «живых музыкантов». Другая причина — я посжигал многие мосты.
Вернусь снова в 1970-е, примерно за год до появления «Рубеттс». Моим достижениям способствовали, скорей всего, два «посредника». Это здравомыслящие бизнесмены со всеми своими важными контактами и возможностями. Они подыскивали подающих надежды молодых людей вроде меня на лучших сессиях. В качестве клиентов у этих «посредников» были даже очень известные артисты. Работая на них, вы могли бы называть свою цену. Они похвалялись счетами, которые оплачивало телевидение рекламным агентствам, платившим в свою очередь приличные деньги за наработку навыков достойного музыканта. Самым крутым из них был Дэвид Катц, осторожный маленький еврей, который знал всех, кто мог чего-то стоить.
Ему сказали, что меня стоит заказать, потому что я хорошо играл в любом стиле того времени (кроме современного джаза) и мог читать ноты. Тот долгожданный священный момент пришёл, когда Его Превосходительство, божество всех «посредников», иначе говоря, Дэвид Катц, оставил сообщение моей жене, что необходимо моё присутствие при записи джингла к одному фильму. Услышав это, я чуть не взлетел от радости. Я носился по кухне с нашим маленьким сыном Скоттом, торжествующе держа его над головой. Вот, наконец, настал тот час... Стать одним из котят Дэйва Катца — настоящая мечта любого сессионного музыканта. Мне не терпелось скорей оказаться там.
Сессия планировалась на субботнее утро. В пятницу я не мог заснуть, убивая время на письмо своему другу Стиву Кипнеру, австралийскому музыканту, который на следующий день собирался в Лос-Анжелес, чтобы с нуля начать свою карьеру в «Дисней Студио», где у него был приятель. Вот откуда у него появилась возможность хорошо преуспеть.
Около полуночи я поехал в несусветную даль отправлять это письмо и около часа ночи вернулся домой, попросив жену разбудить меня в десять утра, так как сессия должна была начаться в час. Мне показалось, так будет правильней.
После долгого бодрствования наступил сладостный сон, окутавший меня после насыщенного дня с двумя сессиями, предшествующими моему длинному письму Стиву. Я погрузился в глубокий сон, где рог изобилия лил все известные человеку виды богатства, а я жадно пил всё это в качестве законного претендента.
Похоже, этот сон не собирался стать явью. Его резко прервала моя жена. Она вбежала в комнату. Встревоженным голосом она что-то быстро говорила о времени. Сон мгновенно покинул меня. И снова встревоженный голос:
— Ты же попросил разбудить тебя в час, так ведь?
— В час? Ты, тупая корова!
Это произнёс человек, который работал четыре года напролёт ради того, чтобы одним движением свести всё на нет.
— Ты меня добила! — сказал счастливый мечтатель, пришедший в себя от ночного кошмара.
— Идиотка! — (конечно же идиотом был я), продолжал бормотать я, уже чуть ли не на лестнице надевая брюки, хватая ключи от машины и открывая парадную дверь, — столько дел нужно было делать одновременно. Первый раз такое в моей жизни! По дороге я нарушил все написанные в книге правила дорожного движения, чуть ли не укорачивая жизни невинных водителей, пешеходов, беспризорных кошек или ещё чего-нибудь, что попадалось на моём пути — не отремонтированные тротуары, мигающие светофоры. Клятвы, проклятия, вопли, ругань. Я был бесконтрольным сумасшедшим. По-другому описать это вряд ли возможно. За рекордное время я примчался на студию. Мой гнев превратился в позор. Теперь мне предстояло предстать перед сорока музыкантами, вынуждено ждавшими меня вместе с Дэйвом Катцем, кого я так подвёл уже на самой первой сессии.
Я постарался изобразить многозначительное лицо по той причине, что тащил тяжеленный комплект барабанов по полу студии. Но реакцией на мой выход была не позорная тишина, и не звуки смешков, как я предполагал, и даже не саркастический хохот или присвистывание — это были шумные аплодисменты. Один за другим они вскакивали со своих мест. Выглядело так, как будто они демонстрируют мне своё одобрение.
Стараясь не думать, о том, что этот шум имеет ко мне отношения, я начал лихорадочно собирать барабаны. Десять минут спустя мои дрожащие вспотевшие руки, наконец, начали делать то, что у меня получалось лучше всего — играть на барабанах.
Меня впервые заказали для фильма, и как только фильм появился на экране, за которым внимательно смотрел технический директор, мы чуть не промахнулись, но умело выкрутились благодаря ловкой дирижёрской палочке, и, слава Богу, безо всяких сбоев, синхронно сопровождали фильм до самого конца.
Во время перерыва, я пытался исчезнуть в туалете, надеясь избежать встречи с Дэйвом Катцем. Но не мог же я сидеть там вечно. Меня позвали по «Тэнною» (название радиоаппаратуры). Когда я снова оказался среди счастливых музыкантов, повторилось тоже самое, только с большим размахом.
Имя этого человека давно стало нарицательным. На протяжении вот уже двух тысячелетий меценатами называют тех людей, которые бескорыстно и щедро помогают талантливым поэтам, писателям, художникам, архитекторам, скульпторам, музыкантам. Благодаря их доброте и заботе создаются гениальные произведения литературы и искусства. Но, говоря о таких людях, мы чаще всего забываем о человеке, давшем им свое имя, — Гае Цильнии Меценате, жившем в Древнем Риме в I веке до н. э. и бывшем соратником императора Октавиана Августа и покровителем величайших римских поэтов Горация, Вергилия, Проперция.
Имя Юрия Полякова известно сегодня всем. Если любите читать, вы непременно читали его книги, если вы театрал — смотрели нашумевшие спектакли по его пьесам, если взыскуете справедливости — не могли пропустить его статей и выступлений на популярных ток-шоу, а если ищете развлечений или, напротив, предпочитаете диван перед телевизором — наверняка смотрели экранизации его повестей и романов.В этой книге впервые подробно рассказано о некоторых обстоятельствах его жизни и истории создания известных каждому произведений «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Апофегей», «Козленок в молоке», «Небо падших», «Замыслил я побег…», «Любовь в эпоху перемен» и др.Биография писателя — это прежде всего его книги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.