Никколо Макиавелли - [92]

Никколо поехал в Чивитавеккью из дружеских чувств к Гвиччардини, но, главное, ради Филиппо Строцци, жене которого удалось организовать его побег из Неаполя, где, напомним, он находился в заложниках у Карла V. Строцци необходим был корабль, чтобы как можно скорее вернуться во Флоренцию и взять в свои руки бразды правления назавтра после падения правительства Медичи. Будучи их родственником и доверенным лицом, он всегда оставался верен республиканским ценностям. Его самоубийство в тюрьме, куда те его бросят после своего возвращения в город «в обозе армии императора», служит тому доказательством.

* * *

В мае 1527 года ход Истории ускорился, что повлекло за собой быстрое ослабление власти Медичи и ее полный распад. 11 мая потрясенные флорентийцы узнали о трагедии Рима; 16 мая они восстановили Большой совет и отправились во дворец Лунгарно, что напротив моста Санта-Тринита, за одним из Каппони, чтобы провозгласить того гонфалоньером. Одно имя Каппони означало свободу! В 1494 году, когда Карл VIII вошел во Флоренцию, гонфалоньер Пьеро Каппони решительно отказал королю Франции в праве объявить себя ее сувереном. «Я велю протрубить в трубы и начну сражение», — пригрозил Карл. «А я велю бить во все колокола», — с достоинством ответил Пьеро Каппони. Король Франции уступил и покинул город. Позднее другой Каппони заплатил своей жизнью за провал заговора против Медичи. Избрание Никколо Каппони символизировало возвращение республики — последней «демократии», которую будет знать Флоренция. По воле Карла V, который сделает Алессандро Медичи герцогом, а затем и своим зятем, они вернутся еще более сильными, чем когда-либо. Но 16 мая 1527 года молодые Медичи, которых никто не гонит и которым никто не угрожает, в спешке покинули город. Несмотря на опасения, революция прошла гладко, как нечто само собой разумеющееся.

Никколо вернулся во Флоренцию. Может быть, на той же пришедшей из Ливорно бригантине, которую Андреа Дориа согласился предоставить в распоряжение Филиппо Строцци, или на одной из трех галер, ушедших из Чивитавеккья. 19 мая они доставили туда из Рима Изабеллу д’Эсте, нескольких ее протеже и груз, состоявший из античных мраморных статуй, картин, драгоценных камней, а также вытканных в Брюсселе по картонам Рафаэля знаменитых папских гобеленов, которые маркизе удалось выкупить у грабителей. Благодаря защите своего сына Ферранте, капитана императорской армии, Изабелла смогла не только спасти свои коллекции, но и приютить тысячи беженцев во дворце Санти Апостоли на холме Джаниколо, предоставленном ей семейством Колонна, — единственном дворце, который к моменту ее отъезда из Рима неделю спустя после той страшной ночи еще не был разрушен.

Можно представить себе, о чем думал Макиавелли. Его спутники слышали, как он сокрушался о «простодушии папы». Наверное, он пытался изменить ход Истории с помощью «если бы только…» или «надо было лишь…». Признавался ли он самому себе в том, что беспрестанно ошибался? Заблуждаясь относительно политики Медичи и Святого престола, он считал возможным создать в Италии национальное государство — это означало сознательное игнорирование политического, социального и культурного своеобразия итальянских государств. Гвиччардини, критикуя Макиавелли, стремился сохранить это своеобразие как величайшее богатство. Никколо верил, что Лев X и Климент VII могли бы стать теми ниспосланными Провидением правителями, которые крепкой рукой правили бы Вечным городом, дабы подготовить его к тому, чтобы в один прекрасный день тот мог стать городом свободным. Гвиччардини, напротив, так ясно предвидел окончательную гибель республики, что даже не вернулся во Флоренцию; он и похоронит республику, оказав поддержку Клименту VII в Болонье в августе 1529 года во время примирения Святого престола и императора; и именно он убедит Карла V, когда город сдастся императорской армии, отдать власть Алессандро Медичи; и наконец, в 1532 году, будучи вместе с Веттори членом комиссии, уничтожившей все старые властные институты, он сделает Алессандро герцогом Флорентийским, абсолютным владыкой, главой царствующего дома.

Никколо Макиавелли, поддавшись своим мечтам, ошибся в своем видении будущего, как слишком часто ошибался в прошлом, отказываясь смотреть в лицо реальности, питая необоснованные иллюзии и обманываясь в людях.

Понимал ли он, возвращаясь домой, когда в его сердце боролись надежда и тревога, что не менее неудачно он вел по жизни и собственное суденышко? Флоренция — о счастье! — вновь обрела свои свободы, но он, Никколо Макиавелли, сумеет ли он вернуть себе место в Канцелярии или окажется вдали от дел? Конечно, ему поставят в вину службу у Медичи; простят ли ему, что он посвятил свою «Историю Флоренции» Клименту VII, который, как говорилось в посвящении, «милостиво поддержал и обласкал» его; простят ли ему, что он «описал добросердечие Джованни (де Биччи^[101]. — К. Ж.), мудрость Козимо, гуманность Пьеро, великолепие и предусмотрительность Лоренцо»? Но сколько людей, кричащих теперь: «Да здравствует республика!» — пресмыкалось перед властью Медичи! Никколо же никогда не был одним из них, иначе почему Медичи столько лет держали его в нищете? В конце концов он официально поступил на службу к Медичи только весной этого страшного года и только для того, чтобы в час опасности послужить Флоренции! Вчерашние изгнанники должны помнить, как ревностно и компетентно он выполнял все поручения Республики. Луиджи Аламанни и все его друзья из садов Ручеллаи знали его душу, горящую стремлением ревностно служить родине. Наверняка его поддержат!