Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - [28]

Я расстроился. Мы победили в войне, взяли Вену, а теперь должны уходить. Отец растолковывал мне азы международных отношений, но до меня его слова доходили с трудом. Ведь все эти годы газеты, радио твердили о другом. Призывали к победе, а не к отступлению. А тут, ничего не добившись, мы заключили перемирие в Корее и теперь собираемся уйти из Австрии.

— А что будет с Германией? — продолжал я.

Отец задумался. Мне показалось, что он не расслышал меня, и я повторил:

— Что будет с Германией?

— В Германии ситуация иная, — после длинной паузы начал отец. — Там существуют два государства. Восточные немцы выбрали социализм, и мы просто обязаны их поддержать в строительстве нового общества. Это наш долг коммунистов. Американцы хотят уничтожить ГДР, присоединить ее к Западной Германии. Мы на это не пойдем.

Отец еще долго говорил о серьезных противоречиях, о том, что мы всегда стояли за объединение Германии, но в нынешних условиях этот вопрос должны решать только сами немцы, правительства ГДР и ФРГ. Видимо, он решил выговориться, еще раз вслушаться в свои аргументы.

Конечно на совещании ни до чего договориться не удалось. В те годы собеседники не только не склонялись к диалогу, но вообще с трудом понимали друг друга. Каждая из сторон заученно излагала свою позицию. Многие наши предложения и не предназначались для обсуждения, а были направлены, как говорил отец, на разоблачение агрессивной сущности политики империализма. Американцы поступали аналогично. Германский же вопрос оказался наиболее сложным. Наши предложения на тот период отражали статус-кво, но оказались абсолютно неприемлемыми для Запада. Конрад Аденауэр не желал даже помыслить о диалоге с Вальтером Ульбрихтом, само упоминание о ГДР выводило его из себя.

Отец решил действовать самостоятельно. Миру предстояло убедиться, что он настроен решительно. ГДР должна обрести статус не ниже, чем у немецкого государства на западе. 20 марта 1954 года советское правительство сделало решительный шаг: Москва заявила о снятии оккупационного статуса в Восточной Германии и установлении дипломатических отношений с ГДР. Правда, там присутствовала стыдливая фраза о том, что принятые соглашения действуют до принятия решения об объединении Германии. Отец пояснил мне свои намерения кратко: западным странам следует трезво оценивать серьезность наших планов в ГДР, а наши друзья в Германии должны ощущать нашу твердость, понимать, что мы их не бросим. Он особенно подчеркивал, что поддержка ГДР — это не уловка в дипломатической игре, она естественно вытекает из нашей принципиальной интернациональной позиции.

— Все, кто борется с империализмом за свою свободу, могут целиком рассчитывать на наше понимание и помощь, — закончил отец словами, которые я потом слышал от него не раз.

В том же 1954 году я впервые приобщился к людям, которые создавали современную военную технику. Как и многие представители моего поколения, я приходил в восхищение от стремительного пролета на парадах самолетов, на отдыхе любовался серыми громадами проходящих вблизи крымских берегов крейсеров и поджарыми силуэтами эсминцев.

Отцу очень хотелось, чтобы из меня получился хороший инженер. Всеми доступными средствами он старался приохотить меня к производству, где «руки и ум человека дивные дивы творят». Он любил повторять эти строки из стихотворения Некрасова.

Еще со школы в Киеве отец постоянно таскал меня с собой по различным заводам. Не изменил отец своим привычкам и в Москве. Я побывал с ним и на автозаводе, и на подшипниковом, видел, как делают станки на «Красном пролетарии», но чаще всего мы ездили по предприятиям, изготовлявшим панели для домов. Строительство жилья в те годы стало главной заботой отца.

Однажды вечером отец сказал, что на следующий день собирается посетить авиационное конструкторское бюро Владимира Михайловича Мясищева, и бросил:

— Если хочешь, я могу тебя взять с собой. Еще бы я не хотел!..

Визит к Мясищеву намечался на вторую половину дня. Сразу по окончании занятий я подъехал к зданию ЦК. У подъезда, которым пользовались только члены Президиума ЦК, стоял ЗИС отца.

— Никита Сергеевич спрашивал о тебе, — сообщил мне начальник охраны, — сейчас я доложу о твоем появлении и поедем.

Дорога заняла не более получаса. Конструкторское бюро располагалось в Москве, правда почти на окраине, в Филях. Тогда местонахождение предприятия хранилось в строжайшей тайне, и называлось оно Завод № 23. Теперь о нем широко известно. Завод имени М. В. Хруничева — один из основных поставщиков нашего космического арсенала.

Миновав пост охраны, мы гурьбой вошли в ангар. Посредине стоял огромный самолет, поражавший своей необычностью. Колеса шасси располагались не привычно по бокам, а по-велосипедному выступали из фюзеляжа одно за другим, четыре реактивных двигателя тесно прижались к фюзеляжу, стреловидные крылья свисали к земле, опираясь на нее маленькими колесиками. В самолете сочетались мощь и стремительность. Отцу демонстрировали новейший стратегический бомбардировщик ЗМ (М-4).

На меня он произвел неизгладимое впечатление. Отец реагировал сдержанно, но и его это чудо современной техники не оставило равнодушным. Мясищев давал пояснения: высота, дальность, бомбовая нагрузка, вооружение. Группа, медленно продвигаясь, обходила самолет по кругу.