Никарагуанские рассказы - [18]

Но и дальше, скажу я вам, судьба надо мной подсмеивается. Мне двадцать шесть лет, с виду вроде бы и ничего так парень, не худой и не толстый, и не высокий и не низкий, моя Лаура говорит, что у меня прекрасная фигура, может, и так, да вот волосы у меня подвели: прямые, как пальмовая крыша над крестьянской хижиной, и торчат в разные стороны, как я их ни чешу, торчат и все, длинные уже отпускал и коротко стригся, все нескладно.

Вот из-за этих волос и прозвали меня еще в детстве «цыпленком». Эль Пойо — и все тут, правда, я, маленьким был очень худой, тонконогий и худой, ну какая-то зараза сказала обо мне «Эль Пойо», и легко, будто бы с этим прозвищем и родился, с ним и в подполье был, и воевал, и вот Теперь в спецбатальоне. Маркон спрашивал всех, кого набирал в свои группы, сразу же, как прозывают. Так и оставалось. У него старые конспиративные привычки, а в наших операциях так даже лучше, имена и в самом деле могут иногда подвести.

Но ведь у людей-то прозвища человеческие, как, скажем, Рубио — русый или там Бланко — белый, а Хорхе просто «Ларго» — длинный, куда там. Ну, правда, были «скелеты», и «носяра», и «бык», и «петух», а я вот — «цыпленок». Так и осталось.

Ну скажите, разве не досадно отцу двоих детей именоваться всю жизнь «цыпленком»?

Правда, я хоть и цыпленок, но драться научился хорошенько еще с детства, потому что вырос на улице, а там жизнь учит законам справедливости и мужества. У нас в Акагуалинке все было всегда точно известно, потому что здесь все вокруг свои, и уже когда подросли, бегали мы драться в другие районы города и держали свою оборону так, что ни с какого района подростки не осмеливались сунуться к нам, если у них не было какого-то серьезного дела.

Росло в семье восемь детей, отец был человеком, мягко говоря, необычным, а мать вечно где-то подрабатывала, пока мы не смогли чем-нибудь ей помогать.

В семье этого искателя приключений, беспокойной души, ну прямо готового персонажа из какого-нибудь приключенческого кинофильма или романа, меня произвели на свет вторым. Когда я родился, он как раз отправился на Атлантическое побережье, потому что рассказывали, что там легче заработки, и нанялся где-то, не в Блуфилдсе ли, работать на шахте. Тем не менее долго он там не усидел, потому что шахта — это было не для него, там больше говорят по-английски, чем по-испански, потому что колонизировали то побережье сначала англичане, он, между прочим, выучил английский язык и с тем и возвратился, едва заработав какую-то мелочь.

Искал он себе толковую работу долго, а был довольно грамотен, хотя фактически самоучка. Все не мог нигде пристроиться и поэтому перебивался временными заработками, покуда однажды, идя пыльной улочкой нашего предместья, не пнул ногой какую-то коробку, какую мальчишки гоняют иногда вместо футбольного мяча, попинал ее раз-другой, да так и погнал по той пыли дорогой, пиная. А была это обычная пустая коробка, а написано на ней было что-то по-английски, и когда уже отец мой (а его звали Хоакин) приблизился к нашему убогому домишку из фанеры и досок, то взгляд его случайно упал на ту сторону коробки, где было что-то написано, и он прочитал по-английски, обнаружил, что коробка из-под какого-то иностранного мыла, а на ней написан список составляющих, из которых это мыло изготовляют и как его готовят.

У отца родилась идея, и он решил варить мыло. Остатки денег из заработка на Атлантике он вложил в покупку необходимых химикатов или как там их, словом, того, что было необходимо для мыловарения, и начал варить его на плите, где мать готовила еду, в ее самой большой кастрюле. Думаю, что мой отец Хоакин и был именно тем человеком, которому все, что бы он ни делал, удается само собой, то есть как раз противоположным мне человеком, потому что мыло у него получилось, не знаю, какое уж оно там было, и он его продал нашим родственникам, маминым сестрам, в это время, как на грех (а скорее, на его счастье), в стране был перебой с мылом, и он продал это мыло быстро, купил побольше химикатов и большую кастрюлю и сварил мыло опять и опять продал, потом купил лохань, потом тачку и возил уже, продавал мыло на базаре, потом купил велосипед, а со временем и джип, а впоследствии и еще один. Вот так ему с тем мылом классно везло.

Правда, деньги он швырял направо и налево, не экономя, потому что такая у него была щедрая натура, а между тем мама рожала одного за другим детей, и как раз, когда нас стало уже восемь, привезли в страну какое-то иностранное мыло, дешевле и лучше отцовского.

И он быстро вылетел в трубу со своим мыловарением. Одно за другим исчезали постепенно и джип, и велосипед, и тачка, и даже лохань, а затем он решил влезть в какую-то новую аферу, а в это время нашел молодуху в Леоне и сбежал с ней, бросив нас с мамой, правда, деньги высылал ей регулярно, какие мог, но там тоже родился ребенок, а сейчас, кажется, имеет уже троих, потому как, что там с ним в последние годы происходило, я не знаю. Два года я проучился, а затем вот в спецбатальоне, так не слишком-то разъездишься по гостям. Знаю только, что живется ему неплохо.