Ника - [52]
— Ты чудно танцуешь, — шептал он, прижимаясь к ней все крепче и дыша ей в шею.
— Где уж нам, — ответила она, ослабляя его объятия, — учились сами, по-деревенски.
— Скромность не всегда украшает человека… Не понимаю, чего ты прозябаешь в этой дыре.
— Тут мой дом, моя семья.
— Вот моя деревня, вот мой дом родной, — насмешливо продекламировал Владимир. — Вызубрено в первом классе?
— Не помню в каком.
— На Востоке про таких, как ты, говорят: дорогой бриллиант требует хорошей оправы.
— Это пошлое изречение. И ко мне не относится.
— За пошлость извини: хмель шумит в голове. Но я сказал искренне. Не веришь?
— Нет.
— Жаль. — Тут кончилась музыка. Владимира позвали к столу. Удаляясь от Ники, он оглянулся и с чувством добавил: — Очень жаль.
Покачиваясь на тонких, как палки, ногах, подвыпивший Славка подошел к Алексею и многозначительно выпалил:
— Опять два ноль… не в твою пользу… — И, подняв руку над головой, с упоением воскликнул, не обращаясь ни к кому: — Куль-тур-ра!.. — Подошел к столу, выпил рюмку вина, заорал во все горло: — Ур-ра хоз-зяину!..
— Славка, не безобразничай! — заметила Ника.
— Я благор-родно-о… куль-тур-рно… Два ноль… Поняла? Ничего ты не понимаешь, куропатка рыжая… Э-эх, бывают же люди!.. А мы?.. Серость… придорожные лопухи в пыли… И ты, Алёш, лопух…
Алексей дернул Славку за рукав, посадил на стул, пристыдил:
— Меня можешь унижать, но себя не унижай. Знай себе цену.
— Мне цена — одна… Славка туда, Славка сюда, Славка этак, Славка так. И за все — трудодень.
Тут послышалась веселая плясовая музыка, и в соседней комнате загремели раздвигаемые стулья.
Молодежь хлынула туда посмотреть на пляс.
— Шире круг! Разойдись! — кричал Прошка, навалясь всем телом на деревянную ногу и притопывая здоровой в такт музыке.
На круг вышел крепкий черноусый кузнец, скинул пиджак, подобрал рукава рубахи, вскрикнул: — И-эх! — и пошел сучить ногами, только подошвы сапог зашипели.
Со всех сторон прихлопывали в ладоши, пели:
Кузнец пропорхал на носках по кругу, остановился перед Дашей, оглядел гордую осанку ее и сделал вызывающий жест. Румяное лицо Даши полыхало, в глазах искрилось безудержное веселье. Она не торопилась отвечать на вызов плясуна, ждала, какие колена он еще покажет. А кузнец изо всех сил старался: приседал, выкидывая ноги, хлопал руками по голенищам, крутился юлой.
Подзадориваемая зрителями Даша наконец вихрем метнулась на круг, но вдруг сдержала порыв и плавно пошла на кузнеца. Движения пляшущих ускорялись, а взоры, чуть затуманенные и ленивые, были неподвижны.
Приближаясь к Даше, кузнец пропел под дробь каблуков:
Наступая на кузнеца, тесня его пышной грудью, Даша степенно отвечала томным голосом:
— Вот лихо! — кричал Славка. — Два ноль в ее пользу.
С интересом следил за пляской Алексей. Ему не нравился топот, от которого звенела посуда на столе, но подкупала непосредственность плясунов, жизнерадостность в каждом их движении.
— Каждый веселится, как может, — изрек Славка, толкая его в бок. — Давай выпьем, лоп-пух!..
— Отстань!
Кончился пляс, опять стали усаживаться за столы.
К Алексею подошел Трофим Жбанов, положил тяжелую руку на плечо.
— Жаль, Николай Семеныча нет.
— Вы же знаете, он в районе на заседании.
— Да-а, — протянул Трофим и пошел к семейным гостям, кричал на ходу: — Наливай, Прохор, под гуся!
Инвалид ухватился за бутылку, пошатываясь, стал лить водку в чашки и стаканы.
— Чиста, как детская слеза!
Даша подхватила:
— Что значит в городе жил, вон какой пир закатил. Одной выпивки на сотни рубликов.
— Поживет в Усовке, повытряхнет из карманов, на самогон перейдет, — сказал Лавруха.
Конец разговора услышал Трофим Жбанов, вежливо спросил:
— О чем вы это?
— Не по карману, говорю, нашему брату-колхознику водка, самогоном пробавляемся, дешевле.
— Оно конешно, — согласился Трофим. — Надо будет, и я сгоношу самогонный аппарат, штука немудреная.
— Самогон из любого дерьма можно выгнать, — хвастливо заметил Прошка, — но лучше всего из сахару.
— Дорого! Да и где возьмешь сахар-то? — Лавруха замотал головой. — Из свеклы дешевле.
— Ну, давайте слезку пропустим под гусятинку! — Прошка выпил, сел и долго нацеливался вилкой на городские закуски, не зная, чем закусить, потом поддел шпротину, и, капая масло на грудь, запихнул в широко открытый рот. — Живут же люди! Э-эх!
В комнате молодежи тоже возобновился пир. Слышался возбужденный, вибрирующий от восторга голос Владимира:
— Прошу к столу! Шампанское! — В поднятой руке его серебрилось горлышко бутылки. — Румынское сладкое! Особенно рекомендую девушкам.
Владимир сиял.
— Так и ждет аплодисментов, — шепнул Алексей Нике.
— Зачем ты так нехорошо! — шепотом же ответила она.
— В самом деле. Быть в гостях, пить-есть и критиковать хозяина… Мне стыдно. Я ухожу.
— Брось дурить! — зашептала Ника, делая строгие глаза.
— Ты не пойдешь со мной?
— Мне не нравятся твои шутки.
— Не удивляюсь.
Она догнала его в темных сенях, схватила за руку.
— Алеша, останься!
Не отзываясь на ее просьбу, он уронил голову ей на плечо, обхватил рукою за талию и прижался губами к шее. Она не ожидала этого и растерялась, потом вырвалась и вбежала в прихожую пунцовая, с блестящими от внезапного восторга глазами.
Старейший саратовский писатель Григорий Боровиков известен читателю по многим вышедшим книгам. Его рассказы постоянно печатаются в периодической печати. К 70-летню писателя выходит новый сборник «В хвойном море», в который войдут рассказы «Макар, телячий сторож», «Курган», «Киря», «На болотах» и другие. Рассказы Г. Боровикова отличает доброта и теплый юмор.
О юных борцах пролетарской революции в Саратове, которые вместе с отцами и старшими братьями провозглашали власть Советов, отстаивали ее в трудные годы становления молодой Республики, узнает читатель из повестей Н. Чаусова «Юность Дениса» и Г. Боровикова «Именем Республики». Книга выходит в год 70-летия Великой Октябрьской социалистической революции.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
В романе «Зазимок» Михаил Годенко воспевает красоту жизни, труд, мужество и героизм, клеймит предательство и трусость; четкая черта проведена между добром и злом.Язык романа — светел и чист, фразы ясны и метафоричны, речь персонажей образна и сочна.
Книга Леонида Ивановича Иванова «Глубокая борозда» включает вновь переработанные, известные уже читателю очерки («Сибирские встречи», «Мартовские всходы», «Глубокая борозда» и др.) и завершается последней, еще не выходившей отдельным изданием работой писателя — «Новые горизонты».В едином, монолитном произведении, действие в котором происходит в одних и тех же районах Сибири и с теми же героями, автор рассказывает о поисках и находках, имевших место в жизни сибирской деревни за последние 15 лет, рассказывает о той громадной работе по подъему сельского хозяйства, которая ведется сейчас Коммунистической партией и тружениками села.