Nigredo - [2]

Свет пронизал нас насквозь!

Мы прозрачны для света!

Мальчик, ты понял, что стало с тобой В это утро?

Ты понял…

Что ж, скоро ветер окрепнет и мы

Навсегда оттолкнемся от тверди,

Мы ворвемся на гребне волны

В ледяное сияние смерти…

Радость моя, мы летим!

Выше, и выше, и выше,

Города проплывают под нами

И птицы с ликующим криком

Взмывают под самое небо

Прощаясь с тобой…

Все для тебя в этот день!

Горы, и реки, и травы,

Это утро — последний подарок Земли

Так прими его в Вечность с собой!

Плачь, мы уходим отсюда, плачь,

Небеса в ледяной круговерти,

Только ветер, сияние, плачь,

Ничего нет прекраснее смерти!

Плачь, слышишь — Небо зовет нас, так плачь,

С гулом рушатся времени своды,

От свободы неистовой плачь,

Беспредельной и страшной свободы!

Плачь, мы уходим навеки, так плачь,

Сквозь миры, что распались как клети

Эти реки сияния! Плачь! Ничего нет прекраснее смерти!

Рассказ короля-ондатры о рыбной ловле в пятницу

Я видел небо в стальных переливах

И камни на илистом дне,

И стрелы уклеек, чья плоть тороплива,

Сверкали в прибрежной волне.

И еще было море и пенные гривы

На гребнях ревущих валов,

И крест обомшелый в объятиях ивы,

Чьи корни дарили мне кров.

А в странах за морем, где люди крылаты,

Жил брат мой, он был королем,

И глядя как кружатся в небе фрегаты,

Я помнил и плакал о нем.

Брат мой с ликом птицы, брат с перстами девы,

Брат мой!

Брат, мне море снится, черных волн напевы,

Брат мой!

В недоброе утро узнал я от старца

О Рыбе, чей жир — колдовство,

И Клятвою Крови я страшно поклялся

Отведать ее естество.

А старец, подобный столетнему вязу,

Ударил в пергамент страниц

"Нажива для Рыбы творится из глаза,

Из глаза Властителя Птиц."

Брат мой, плащ твой черный,

Брат мой стан твой белый,

Брат мой, плащ мой белый,

Брат мой, стан мой черный,

Брат мой!

Брат мой, крест твой в круге,

Брат, круг мой объял крест,

Брат мой, крест мой в круге,

Брат, круг твой объял крест,

Брат мой!

Я вышел на скалы, согнувшись горбато,

И крик мой потряс небеса

То брат вызывал на заклание брата,

Чтоб вырвать у брата глаза,

И буря поднялась от хлопанья крылий

То брат мой явился на зов,

И жертвенной кровью мы скалы кропили

И скрылись от взора Богов.

Брат мой, взгляд твой черный,

Брат мой крик твой белый,

Брат мой, взгляд мой белый,

Брат мой, крик мой черный,

Брат мой!

Брат, где твой нож — вот мой,

Брат, вот мой нож, твой где,

Брат, где нож твой — вот мой,

Вот мой нож, мой брат, мой…

Брат мой!

И битва была, и померкло светило

За черной грядой облаков,

Не знал я, какая разбужена сила

Сверканием наших клинков,

Не знал я, какая разбужена сила

Сверканием наших клинков,

И битва кипела, и битва бурлила

Под черной грядой облаков!

Чья клубится на востоке полупризрачная тень?

Чьи хрустальные дороги разомкнули ночь и день?

Кто шестом коснулся неба, кто шестом проник до дна?

Чьим нагрудным амулетом служат Солнце и Луна?

Се, грядущий на баркасе по ветрам осенних бурь,

Три зрачка горят на глазе, перевернутом вовнутрь.

Се, влекомый нашей схваткой правит путь свой в вышине,

И горят четыре зрака на глазу, что зрит вовне…

И рухнул мне под ноги брат обагренный,

И крик бесновавшихся птиц

Метался над камнем, где стыл побежденный,

Сочась пустотою глазниц.

И глаз наживил я, и бросил под глыбу,

Где волны кружатся кольцом

Удача была мне, я выловил Рыбу

С чужим человечьим лицом.

Я рыбы отведал, и пали покровы,

Я видел сквозь марево дня,

Как движется по небу витязь багровый,

Чье око взыскует меня.

Ладони я вскинул — но видел сквозь руки,

И вот мне вонзились в лице

Четыре зрачка на пылающем круге

В кровавом и страшном кольце.

И мысли мне выжгло, и память застыла,

И вот я отправился в путь,

И шел я на север, и птица парила,

И взгляд мой струился как ртуть.

Я спал под корнями поваленных елей,

А ел я бруснику и мед,

Я выткал надорванный крик коростеля

Над зыбью вечерних болот.

И в странах бескрайнего льда и заката,

Где стынет под веком слеза,

Пою я о брате, зарезавшем брата

За Рыбу, чья пища — глаза…

ТАНЕЦ КАЗАНОВЫ

Слабый шорох вдоль стен

Мягкий бархатный стук

Ваша поступь легка

Шаг с мыска на каблук

И подернуты страстью зрачки,

словно пленкой мазутной

Любопытство и робость

Истома и страх

Сладко кружится пропасть

И стон на губах

Так замрите пред мертвой витриной, где выставлен труп мой.

Я изрядный танцор — прикоснитесь желаньем, я выйду

Обратите внимание — щеголь, красавец и фат

Лишь слегка потускнел мой камзол, изукрашенный пылью

Да в разомкнутой коже оскалиной кости блестят.

На стене молоток

Бейте прямо в стекло

И осколков поток

Рухнет больно и зло

Вы падете без вывертов — ярко, но просто, поверьте.

Дребезг треснувшей жизни

Хрустальный трезвон

Тризна в горней отчизне

Трезво взрезан виссон

Я пред Вами, а Вы предо мной — киска, зубки ощерьте

И оркестр из шести богомолов ударит в литавры

Я сожму Вашу талию в тонких костлявых руках

Первый танец — кадриль, на широких лопатках кентавра

Сорок бешенных па по-над бездной, чье детище — мрак.

Кто сказал "Казанова не знает любви" — тот не понял вопроса

Мной изведан полет на хвосте перетертого троса

Ржавый скрежет лебедок и блоков — мелодия бреда

Казанова, прогнувшись, касаткой ныряет в поклон менуэта

За ключицу держитесь

Безудержный пляс

Не глядите в замочные скважины глаз

Там, под крышкою черепа, — пыль и сушеные мухи