Нигилэстет - [10]
Без сомнения, все то время, которое я потратил, ломая голову над техникой освещения, не прошло даром. Тот факт, что Бродски последнее время не закрывал глаза, красноречиво говорит мне об этом. 1»о время самых первых посещений я заметил, что как только его переносили в неосвещенную комнату Матери, взгляд у него становился безжизненным и безучастным. Теперь же этого не происходило.
Итак, теперь у него две комнаты. Благодаря мне его мир стал в два раза больше.
Воспринимает ли меня Бродски? Давайте посмотрим. Вот я снимаю абажур с его лампы и вставляю две пятисотваттовые лампочки. Для этих особенных ламп возможно самое высокое напряжение. Когда голые лампочки освещают обшарпанные стены и яркий свет заливает комнату, отвратительное кошачье мяуканье, которого я не слышал в последние дни, повторяется, достигнув потрясающего крещендо. Я отвечаю тем, что немного уменьшаю силу света. Бродски продолжает завывать. Постепенно я уменьшаю силу света с намерением достигнуть той точки, в которой его крики или их отсутствие подскажут мне, когда остановиться. Он не понимает. Он испытывает такое доверие ко мне. С трудом завоеванное доверие. Я продолжаю уменьшать силу света до той точки, когда, как я подозреваю, он может видеть свои драгоценные картины, правда, пока еще плохо их различая. Я пристально наблюдаю, как этот малютка таращит свои глазенки. Он издает крик о помощи, но Матери нет рядом, только я. Только я могу помочь ему в этом затруднительном положении. Он не может понять, почему мне изменил мой эстетический вкус. Прежде мой вкус всегда был таким непогрешимым. Наконец я перевожу на него непонимающий взгляд: что ты хочешь от меня? Наконец, как раз в тот момент, когда между нами возникает понимание, я вскрикиваю: «Ага!» Выкручиваю лампочку, покрываю лампу абажуром, и все становится как прежде. Бедный малютка, что ему пришлось перенести. А вы спрашиваете, воспринимает ли он меня.
Конечно, мне хотелось большего, чем просто восприятия. Под конец я придумал игру. Игру, в которой ни один участник не может проиграть. Это достаточно просто. Необходимо только театральное освещение, поднос, секундомер с остановом, картина, которая имеет особую ценность для одного из участников, и около дюжины объектов, столь мало различающихся по своей эстетической ценности, что расхождение это может быть воспринято лишь необыкновенно утонченным глазом ценителя.
У Бродски как раз был такой глаз. У него также была любимая картина (репродукция с полотна Мунка «Крик»), Поэтому мне достаточно было приобрести только поднос и около дюжины предметов, имеющих различный уровень эстетической ценности. Хотя некоторые материалы для моей игры стоили довольно дорого, у меня имелась определенная сумма, которую я постепенно скопил как раз для таких целей. Страна тратит миллиарды на свои собственные удовольствия; неужели я буду жадничать для себя? Если уж на то пошло, я человек своего времени. Ну а теперь относительно игры.
Я фокусирую освещение на любимой картине Бродски. Щелкая выключателем на удлинителе, я могу освещать картину на такое время, какое мне требуется. Затем я помещаю эстетические объекты на поднос, стоящий на туалетном столике перед кроватью Бродски. Два зараз. Он не может видеть их как следует; он даже не может вытянуть шею (если она у него есть) ни на дюйм. Его задача состоит в том, чтобы сделать выбор в каждой паре, чтобы выбрать наиболее красивый предмет. Он может легко дать знать об этом: мурлыканье, кивок или улыбка – это все, что от него требуется. Каждый раз, когда он делает так, я вознаграждаю его, направляя освещение на «Крик» Мунка. В зависимости от времени, необходимого на принятие решения, и трудности выбора, его любимая картина будет оставаться в центре сцены. Так как я довольно быстро узнал, что Бродски может инстинктивно удерживать взгляд в течение продолжительного времени, я варьирую свое вознаграждение примерно от десяти секунд до минуты или двух. Благодаря правилам, которые я придумал для этой игры, и его безошибочному глазу, награда до десяти секунд была лишь один раз. И если уж совсем честно, то это скорее был не его промах, а мой. Один раз, чисто случайно, я ошибся в расчете. Возможно, это произошло не случайно. Тот факт, что Бродски выбирал все без исключения правильные объекты мгновенно (так быстро, что я даже не успевал останавливать свои часы), указывал на нечто, что можно было бы использовать в дальнейшем.
Так или иначе, во всех будущих играх, похожих на эту первую, наклон весов в различии между одним и другим объектом будет меньше. Намного меньше.
ПРОКЛЯТЬЕ!!! Бродски хотят от меня забрать. А я еще даже не начал. Я даже еще не проник в его душу. Какой-то дурак из Центрального управления выступил со светлой идеей, призывающей к преобразованиям в районе восточного Гарлема: Инструкция 2-387. Исполнить немедленно. Мы должны передать всех пациентов, проживающих к северу от 116-й улицы, в отдел F через отдел К.
Я бросаюсь к столу своей начальницы. Миссис Нокс предлагает мне подождать.
– Разве вы не видите, мистер Хаберман, что я разговариваю с миссис Сэмсон? Пожалуйста, дождитесь, пока я не закончу.
В сборник вошли два произведения современного американского писателя Ричарда Калича – самый первый его роман «Нигилэстет», появление которого в 1987 году произвело эффект разорвавшейся бомбы, и написанный в 2002 году роман «Чарли П», свидетельствующие о виртуозной манере и глубоком психологизме их автора.Великолепный гротеск на грани абсурда и тонкий психологизм поразительным образом сочетаются в произведениях Ричарда Калича, превращая их в далеко не легкое, но очень увлекательное чтение.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.