Нигде - [7]

— Лебедев, ты тут?! Открывай! Полиция! Откройте! У нас есть ордер!

Макс вышел в прихожую и нажал на кнопку замка… И тут его осенило: дверь он не закрывал. А сейчас она была заперта! На площадке стояла опергруппа: Коля Гончаров и Андрей Шишкин. Из-за их широких спин высовывалось недовольное лицо Андрея Борисовича.

— Ты с кем тут болтаешь? — спросил он вместо приветствия.

— Я говорю, что обои должны быть мокрые. И что когда я зашел, то дверь открытой оставил. А сейчас она закрыта…

— Угу, — взглянув исподлобья, кивнул майор. — А «сволочи» ты кому орал?

— Э… — смутился Макс, — ну это я так, сам с собой разговаривал.

— Это ты себе «сволочи» орал?

— Ну, в принципе, орал обоям…

Гончаров и Шишкин переглянулись. И потом дружно посмотрели на Андрея Борисовича. Тот махнул рукой, призывая их не обращать внимания на пустяки.

— Ну ладно, Лебедев, показывай труп…

— Нет трупа, господин майор. Не думаю, конечно, что он сам ушел…

Глава 2 Врун, болтун и хохотун

Замечали ли вы, как много может сказать кабинет о своем владельце? Все то, что скрывает ваш строгий начальник, можно без труда прочесть на стенах его служебной обители. И если глаза — зеркало души, то обстановка кабинета — это портрет души маслом. И никак этого не замаскировать, как ни полагайся на общие правила. Идеально убранный кабинет может быть совершенно домашним, и всем будет ясно, что начальник — просто душка. А бардак на столе, как ни странно, может означать, что его создатель — равнодушная к судьбам подчиненных скотина. Поскольку и бардак, и порядок, суть лишь отражения. И порядок бывает творческим, и бардак — идеальным и выхолощенным.

Антон Борисович, сухощавый тип с родимым пятном на лбу, отдал полиции всю свою жизнь. Он так и говорил: «Вот вы тут дурью маетесь, а я полиции всю жизнь отдал!» Сейчас он сидел за громадным столом спиной к окну, а стены с обеих сторон от окна украшали его награды: благодарности, дипломы и медали в красивых рамках.

На столе, величине крышки которого могли позавидовать Ватикан и Монако, вместе взятые, слева, если глядеть от Макса, стояла небольшая, но довольно развесистая пальма, а справа — весьма внушительный, сантиметров семьдесят в высоту, фонтан. Мимо китайских фанз, через колеса миниатюрных мельниц, приютившихся на остром утесе, журчала вода. Антон Борисович время от времени замирал, прислушиваясь к этому звуку, и лицо его выражало одновременно полное удовлетворение и легкое недовольство. Удовлетворение, — оттого что он может на секунду отвлечься от суеты и прислушаться к шепоту воды, недовольство, — потому, что сам он находится явно не в таком пейзаже. Но Макс знал — явись сейчас сюда джин и предложи Антону Борисовичу в вечное владение подобный утес с несколькими тысячами крепостных китайцев в придачу — он откажется. Да и вообще не существовало на этой грешной земле такого места, на которое начальник Макса согласился бы променять свой служебный кабинет. Больше у Антона Борисовича на столе никогда ничего не бывало. Ну разве что домашний завтрак в эко-контейнерах, аккуратно извлекаемый из старого потрепанного портфеля.

На видном месте в кабинете начальника Максима Лебедева красовалось старинное ружье с гравированными листьями на стволе. Максим был уверен, что ружье это никогда не стреляло и, вопреки известной фразе Чехова, никогда не выстрелит. Антон Борисович не был охотником и вообще не поощрял применения силы. Даже воздерживался от этого по отношению к сотрудникам вверенного ему отделения. Хотя, как казалось Максу, порою ему очень хотелось это сделать. Как, впрочем, и сейчас. Сегодня образ шефа был весьма далек от миролюбивого.

— Ты понимаешь башкой своей, за какое место меня подвесят сперва журналисты, а потом — муниципалы? — кипятился Антон Борисович, потрясая кулаком в старческих пятнах. Голос его при этом оставался таким же нудным, как и всегда: — «Сотрудник полицейского управления в шесть часов утра бегал по крышам жилых домов и стрелял из пистолета». Вот так кратко будут звучать эти новости! И это я тебе еще самый мягкий вариант цитирую, из «Аргументов», а что может «Независимая» написать, даже представить страшно!

— Но, господин майор…

— И это притом, Лебедев, заметь, что я не буду им рассказывать, как ты там ругался с обоями! И ребятам велел, чтобы вот такие вот замки на рты себе повесили!

— Я действовал согласно инструкции. На меня было совершено нападение. Да и все признаки тяжкого преступления были налицо…

— Вот именно — были! И где они? Растворились? Что мне ответить журналистам: первый труп сам отцепился с крюка и вышел перекурить, второй улетел в неизвестном направлении, как Бэтмен, а Лебедев — настоящий профессионал, хотя врун, болтун и хохотун?

Максим вздохнул и попытался сказать, как можно спокойнее и четче:

— Там был труп. И я его отчетливо видел…

— И он всех нас видел, труп этот! Где — не скажу. — Антон Борисович передохнул и для успокоения погладил листья стоящей на столе пальмы. Макс тут же попытался встрять:

— А этого, который исчез, я если не убил, то ранил. Это точно. Нужно прошерстить все больницы…

— Разберемся. С больницами… — вздохнул Антон Борисович и откинулся в кресле. — Есть проблемы важнее. Тут запрос из НСБ пришел. Требуют внутреннего расследования по твою душу. И собираются сюда еще и лично заявиться. Будут с минуты на минуту. Хорошо еще, что прокурор Балакирев вчера в столицу выехал. Будет через два дня. Так что постановление об аресте им пока не подписать. И у нас есть время подготовиться.