Ницше. Введение в понимание его философствования - [46]

Ибо теперь Ницше не только впервые становится вполне чувствителен к философским вопросам, но и оказывается преисполнен и движим столь глубоким изначальным опытом бытия, что по сравнению с ним то, что было раньше, может произвести впечатление созерцания или мечтания, восхваления или анализа, по сути говоря, только лишь мысли или наблюдения. Теперь голос Ницше звучит из некоего нового мира.

В этом новом сохраняется некое напряжение, потому что теперь происходит фиксирование идей и символов. То, что раньше носило частный характер и постоянно отменялось в процессе движения, теперь абсолютизируется, а затем в ходе некоего более энергичного, насильственного движения, бывает, опять низводится на прежние позиции. Самый крайний нигилизм соединяется с безоговорочным утверждением. Соседство сиюминутной пустоты с искусственными символами, случается, охлаждает читателя, но в следующий момент снова начинает звучать именно то, что составляет суть изначального философствования Ницше.

с) Началу планомерного строительства основного здания философии в 1884 г. соответствует ослабление интенсивности мистического опыта, который в 1881–84 гг. неоднократно и неожиданно переживал Ницше и который преисполнял Ницше вдохновения, воплощаясь в продуктах его творчества. Атмосфера становится более рациональной. Перелом 1884–85 гг. оказывается глубоким: до него имеют место визионерские состояния и соответствующие произведения, после преобладают попытки конструирования систем и состояния агрессии. На первый план выходит «переоценка». Рейнхардт (Die Antike XI, S. 107, 1935) сделал поначалу кажущееся удивительным, а затем представляющееся очевидным, хотя, пожалуй, ещё не вполне доказанное наблюдение, «что ни одно из стихотворений Ницше не датируется последними годами его жизни. Даже стихотворение “Венеция” (“На мосту…”), столь охотно рассматриваемое в качестве свидетельства последнего песенно-поэтического вдохновения, к тому времени уже было написано».

В конце 1887 и в 1888 гг. после кажущегося повторения кризиса 1884 г. по строительству «основного здания» уже не ведётся никакой работы, но стремительно возникает нечто совершенно неожиданное, при том что задача, ещё недавно считавшаяся основной, оставляется без внимания. Предвестия грядущей душевной болезни появляются параллельно новым сочинениям. Тем не менее никаких изменений духовной субстанции, характера и содержания мышления заметить невозможно, в глаза бросаются только изменения формы сообщения в этих сочинениях.

2. Во-вторых, мы пытаемся обнаружить у Ницше такие явления, какие можно ожидать при органических процессах. Так как в случае Ницше окончательно достоверный диагноз относительно процессов, имевших место до 1888 г., отсутствует, то пока у нас нет возможности обнаружить симптомы определённого заболевания. Зная о ходе болезни и её причинах пытаться искать то, о чём посредством эмпирического наблюдения уже известно, что оно связано с процессом заболевания, в случае Ницше бесполезно. Мы можем только задаться вопросом: если мы допускаем присутствие внедуховного биологического фактора, пусть и неопределённого в диагностическом отношении, то каких изменений в результатах духовного творчества можно было бы ждать по аналогии со всеми органическими душевными заболеваниями.

Творчество Ницше не таково, чтобы мы могли получать от него чистое наслаждение. Вызываемое им порой потрясение, пробуждение сущностных устремлений, усиление чувства ответственности, прояснение взгляда не препятствует возникновению такого чувства, что Ницше вновь и вновь говорит не то, как бы промахивается мимо цели, чувства, которое становится удручающим, когда он то застревает на чём-то одном, то теряет всякую меру и доходит до абсурда. Это несовершенство есть, пожалуй, следствие не только подвижности, которая принадлежит природе конкретно этого философствования, не только зависимости того, что мыслится, от того, как мы его осваиваем, задействуя собственные импульсы, это несовершенство не вытекает из сущности всякого философствования, которое, собственно, не может быть завершённым; одной из его причин, пожалуй, является нечто этой сущности не принадлежащее, притом проявляющееся в качестве некоторой неадекватности только с 1881 г. Хотя окончательно, осуществляя некую объективную дистинкцию, невозможно отделить то, что само по себе не завершено, от того, что по своей сути неудачно, но постановка такого вопроса позволяет сформулировать задачу понять эту неадекватность, чтобы тем решительнее включиться в подлинное движение философствования Ницше. Этих неадекватных проявлений, коротко называя, три:

а) Несдержанность, допускающая крайности в силу чрезмерных колебаний чувств, сужающая поле зрения и потому способствующая упрощённым преувеличениям в фиксированных антитезисах. Ослабление чувства такта, а порой и некритичность, которые прежде не были до такой степени возможны, — хотя так никогда и не возобладали, поскольку старые импульсы вновь и вновь брали верх, — приводят к бесцеремонной полемике и неразборчивой брани, однако и таковые столь глубоки, что могут ввести читателя Ницше в соблазн одинаково серьёзно отнестись и к промахам, и породить у него ощущение беспомощности, пока он не встанет на путь критического освоения. Ницше стремится к крайностям, во-первых, как к опыту, который решительно доходит до самого предела, но на этом не останавливается, а объединяется в диалектическом синтезе со своей противоположностью; затем он стремится к «магическому эффекту крайностей», который просто даёт превосходство в борьбе. Однако оба этих модуса крайностей сами становятся понятны только в том случае, если несдержанность сама по себе не привносит в них момента неосознаваемой случайности.