Ничья земля. Книга 2 - [29]

Трезвый расчет. Один трезвый расчет. Ничего более.

* * *

Ветер гнал над землей красную пыль.

Винты старого DC крутились, издавая низкий, как гудение огромного шмеля, гул. Колеса шасси, обутые в истертую резину, еще понемногу катились по грунтовой полосе, а запах этой красноватой взвеси, всепроникающий, как керосиновая вонь, уже наполнил трюм транспортника.

Сергеев по своему опыту знал, что буквально через считаные минуты этот сухой порох будет скрипеть на зубах, забиваться под веки и в ушные раковины. Красной пудрой присыплет волосы на голове, она же окрасит брови и ресницы, и все вновь прибывшие начнут посекундно отплевываться, роняя на землю шарики вязкой, как желатин, слюны.

Африка… Снова fucking Африка.

Михаил прикрыл глаза, чтобы не видеть до тошноты знакомый пейзаж за окнами. Вид низкорослых колючих кустов, практически лишенных листвы, торчащих из высушенной до звона почвы, вызывал не сладкие воспоминания о лихих годах, а смертную, горькую, как сок полыни, тоску. Здесь он оставил несколько безымянных могил. Впрочем, где только они не остались? Страна щедро сеяла своих сынов в чужую землю, под чужим солнцем. Она надеялась на урожай, но мертвые не дают всходов.

Огромный раскаленный шар солнца висел высоко над горизонтом – до заката оставалось часов пять, как минимум, и на прохладу рассчитывать не приходилось. В дрожащем мареве расплывались приплюснутые кроны местных деревьев, теряли резкость детали пейзажа, и чудилось, что в конце прогалины, там, где колючие заросли утыкались в рваные глиняные откосы, дрожит под огненным бичом огромное зеркало озера.

Но никакого озера там не было. Ни кошки, ни колыбельки… Вода конечно же здесь была…

Грузный, как раскормленный сердобольными старушками голубь, транспортник почти час до посадки шел над пересохшим до хруста руслом неизвестной Сергееву речушки, превратившейся в пар на африканской жаровне. Под растрескавшейся земляной коркой на глубине нескольких метров могли перекатываться прохладные воды, готовые при первом же ливне вырваться на поверхность и напоить все живое… Или утопить, ежели кто-то проявит нерасторопность. Сергеев знал по собственному опыту – в старых руслах всегда была вода.

Он на секунду прикрыл глаза и увидел Остапа – как живого, улыбающегося, который лил себе на макушку воду из простреленного котелка. Голова у Остапа была покрыта коркой красной, такой же, как здешняя, пыли, и стекающие водяные струйки пробивали в этой корке проходы, точно как река пробивает себе русло среди высохшей глины. Казалось, что череп у Остапа раскалывается на части, что по пробившейся сквозь задубевшую кожу щетине стекает не вода, а кровь, но Остап при этом так счастливо смеялся, что Сергеев невольно улыбнулся в ответ воспоминанию.

Блестели на солнце белые Остаповы зубы, сверкали капли влаги на коротких рыжеватых ресницах, шли по черному тропическому хэбэ грязные, бурые разводы. Они вырвались, вернее, думали, что вырвались. Чуть не сгоревшие от жажды, чуть не утонувшие во время ливня, стрелянные юаровскими коммандос, эфиопским спецназом и просто бандитами – они пили воду из вырытого в старом русле колодца и смеялись, а Цыпа, веселый, рослый и шумный Цыпа, которого таки достал юаровский снайпер, лежал, заваленный валунами, всего в десяти милях от них. И грязный, облезлый шакал, учуявший легкий запах мертвой плоти, сочащийся между камнями, тыкался носом в невысокую могильную пирамиду, скалил зубы и скулил, скулил… А через два дня они вышли к океану – там рейд должен был закончиться. Но ничего не кончилось. Ничего…

Сергеев откинулся на спинку самолетного кресла и тихо выдохнул пыльный воздух сквозь стиснутые зубы. Ревели моторы, шипел по-змеиному воздуходув на панели. За те несколько минут, что DC провел на земле, прохлада высот успела выскользнуть из корпуса, спасаясь бегством от проскользнувшей в салон удушающей жары – кондиционеры работали на полную мощность, но Михаил знал, что через несколько секунд горячая подушка зноя ударит его по лицу… И от этой мысли его бросило в пот.

Африка. Fucking Африка!

Он так и сидел, закрыв глаза, пока не грянулся о землю короткий трап, и не утихли двигатели. Потом завыли приводы аппарели. Свет хлынул в разинутый зев грузового люка. Пот выступил одновременно из всех пор на теле, нежно-кофейного цвета ХБ, в которое их с Хасаном переодели перед вылетом, пошло темными пятнами, даже носки мгновенно стали влажными и липли к ступням.

Сергеев посмотрел на Аль-Фахри, сидящего через проход от него. Араб, несмотря на генетическую привычку к жаре, тоже вытирал лоб бумажным платком и раздувал хищные ноздри, словно племенной жеребец. Правая рука Хасана, прикованная к ручке стальными браслетами, налилась, и металл начал впиваться в кожу.

Михаил покрутил кистью внутри «браслета».

В принципе, ежели сильно захотеть, то наручники можно было и расстегнуть или, на крайний случай, выщелкнуть кисть из сустава и тогда уже выскользнуть из оков. Больно, конечно, но куда деться? Кисть поболит и перестанет… Но вот толк какой? Была уверенность, что и Хасан, имей он желание и необходимость, тоже не стал бы сидеть в кресле изваянием, а что-нибудь придумал бы, тем более что ему вряд ли удалось сохранить при себе пистолет на щиколотке – он успел выбросить ствол. Во всяком случае, после инцидента в джипе его не били, а найди Вонючка у подопечного пистолет, точно покуражилась бы вдоволь!