Ничего страшного - [7]

Утром приготовила ему завтрак, убежала на работу. Вечером прихожу — еда как стояла, так и стоит. Он трезвый, глаза сухие, лицо кожаное, губы сжаты до белых полосок.

— Девочку я назову Людмила, — отрывисто сказал он.

Я быстро-быстро закивала головой: “Да, да, конечно”.

— Я матери своей звонил, — продолжает он, — просил приехать. Но она не может. Говорит — давай, я девочку к себе возьму.

— Ну?

— Я не согласился. Это моя дочь. Это единственное, что осталось от Люси. Она должна быть со мной.

— Правильно, — пробормотала я.

Он оформил отпуск и через неделю привез Милочку из роддома. Девочка была беспокойная, орала ночи напролет. Гриша очень старался, но один бы он все равно не справился. Утром перед работой я бежала в молочную кухню. Вечером неслась, сломя голову, закутывала Милочку в одеяло, вывозила в коляске на улицу, чтобы дать Грише немножко отдохнуть. Потом кутала ее перед сном. Стирала, гладила пеленки…

Выхожу часов в двенадцать — Костя топчется на улице.

— Пойдем, мне ключ дали. Знакомый уехал на четыре дня…

Я только охну жалобно:

— Какой еще ключ? Я с ног валюсь… Мне завтра вставать в шесть утра!

Потом посмотрю на его несчастную физиономию и рукой махну.

— Ладно. Пошли. Только учти — всю инициативу берешь на себя. Я сегодня бревно.

— Хорошо! — радуется он.

И вот лежу я, сонная, расслабленная, ни рукой, ни ногой пошевельнуть не могу, а он вертит меня, как хочет. Затихает на полчасика, не выпуская, и все по новой. Оторваться не мог. Точно чувствовал, что все это скоро кончится…

Примерно через месяц Гриша сказал мне:

— Света, я хочу попросить тебя об одной вещи, только ты не удивляйся. И… не обижайся.

— О чем? — насторожилась я.

— Видишь ли… Ты очень хорошо относишься к Милочке. Как никто. Ты себе представить не можешь, как я тебе благодарен! Не знаю, что бы я делал без тебя. Но ведь это не может продолжаться все время. Ты устала — столько забот с ребенком, да еще и работа…

— Ну? И что ты предлагаешь? — сухо спросила я.

“Все ясно, — догадалась я, — Папа наконец решил отправить девочку к бабушке. Этого и следовало ожидать. Разве мужчина способен на такие жертвы? Был благородный порыв, да весь вышел…”

А он все не решается произнести то, что у него на языке вертится. Стыдно, должно быть, сознаться в своей слабости. Талдычит что-то невразумительное:

— Ты так много сделала для нас… Я всю жизнь буду перед тобой в неоплатном долгу…

И тут я с отчаянием поняла, что если он у меня отнимет Милочку, — все, моя жизнь кончена. Ведь я полюбила ее, как сумасшедшая! Как будто это мой ребенок. Мой! Ведь Люська никогда не смогла бы так ее любить. Она ненавидела и боялась ее еще до рождения.

А я обожала этого кукушонка, тайно подброшенного в лоно матери. Я с наслаждением вдыхала запах ее мокрых пеленок, я с упоением целовала ее мягкую попку, ее упругий животик с выпуклым пупочком, ее крошечные растопыренные пальчики. Невинный розовый червячок. Беспомощная личинка с бессмысленными мутновато-синими глазками. Эта восхитительная беззубая улыбка. Этот воздушный пушок на затылке. Как она смешно кряхтит, пытаясь поднять головку, когда я кладу ее на животик… Как она забавно, по старушечьи чмокает, когда я сую ей в рот бутылку…

“Нет, — холодно и зло подумала я, — никому я ее не отдам. Если он захочет ее у меня отнять, я скажу ему все. ВСЕ! И пусть он после этого отшвырнет ее с омерзением. Как жабу. Как слизняка. Пусть! Это будет мой ребенок. Только мой! У нее нет матери. У нее нет отца. У нее есть только я…”

— Есть только один выход, — наконец, выдавливает Гришка. Я вся напрягаюсь до синевы. — Если ты ее удочеришь…

— Что? — у меня даже челюсть отпала.

— Если ты ее удочеришь, — продолжает Гришка, — я все узнал, тебе предоставят декретный отпуск с сохранением места и стажа. Ты сможешь заниматься только ребенком…

— Как? — все еще не могу понять я.

— Ну… если мы поженимся… Конечно, я понимаю, что это слишком большая жертва с твоей стороны. И я не настаиваю, чтобы ты решила все сейчас, сразу. Ты подумай, как следует, время еще есть. Ведь это такая обуза… Может быть, на всю жизнь. А я обещаю…

— Я согласна, — быстро сказала я.

Он с удивлением посмотрел на меня. Какая-то тень пробежала по его лицу. Он нахмурился.

Ты, конечно, понимаешь, что это только формальность, — счел нужным он уточнить. — Я это делаю только ради ребенка. А Люся для меня была и останется единственной женщиной. Никто и никогда не сможет мне ее заменить.

— Да, — сказала я. — Конечно. Я понимаю… Тем более что у меня тоже есть любимый человек, и я не хочу разрывать с ним отношения. Надеюсь, ты не будешь возражать?

Я сказала это просто так, чтобы он не подумал, будто я вешаюсь ему на шею, пользуясь его безвыходным положением. В тот момент я совершенно не думала про Костю. А сказав, так и обмерла — а как же Костя? Ведь он уже родителям своим написал. И кольца купил…

— Разумеется, — рассеянно сказал Гриша, — ты совершенно свободна…

На следующий день мы пошли подавать заявление. Объяснили ситуацию, попросили, чтобы все сделали побыстрее. Нам посочувствовали и пошли навстречу. Через три дня расписали, а через неделю оформили все документы на удочерение.