Ничего не изменить - [35]

– Тогда решено: день отдыхаем, высыпаемся, отъедаемся, утром одеваемся в чистое, завтракаем и в путь. Если Вячеслав в порядке будет, так до полудня доберемся. На часах четыре, так что отдых всем, посуду не мыть, не убирать, силы беречь. И дай Бог тому почтальону, который нам и дров и харчей оставил. А если в живых нет – Виктор вздохнул – пусть земля ему пухом будет.

Уже вечером, сидя в чистой рубахе за столом, под светом масляной лампы, Виктор рассматривал найденные письма. Они случайно оказались в кипе бумаги, которую он хотел пустить на растопку. Разбирая почерки, он откладывал те конверты, на которых адресатами числились питерцы и кронштадцы – возможно, люди кому они предназначались ещё живы и удастся передать весточку. В Усть-луге (как назывался поселок) оказалось много жителей, которых имели родственников или знакомых в северной столице. Один из конвертов был распечатан и письмо выпало на стол. Повинуясь неведомому порыву, моряк взял сложенный листок в руки и начал читать.

«11 августа 1985 года. Усть-луга.

Дорогой Евгений! Я уже перестала надеяться, что мои письма доходят до тебя. Я понимаю, что работа на Севере тяжелая и не всегда удается отвлечься, но надеюсь, что мои письма принесут тебе хоть частичку радости из дома. Лешка совсем большой, ведет себя хорошо, готовлю его к школе. Надеялся, что ты приедешь к началу учебного года, но, видимо, теперь будем ждать до Нового Года. Я продолжаю работать в колхозе, иногда нас вывозят убирать капусту у Ленинграда, но денег все равно не хватает. Мы не получали от тебя вестей с марта месяца, очень волнуемся. Пожалуйста, напиши хоть строчку. Мы очень скучаем. Твоя Галя».

Смутьянов отложил лист на стол. Судьба людей раскрывается в очень простых вещах – фотографиях, записках, оставленных дома предметах. Но что остается после нас? Нас не существует без того, что мы оставляем после себя. Ученые, писатели, поэты, художники – все они ушли в века, но мы знаем их по их произведениям, их делам, их краскам. Сегодня их нет ни для кого, без простой материальной памяти, того, что осталось на бумаге. Так же и с простыми людьми: когда мы уходим, остается лишь оттенок нашей былой жизни в вещах, которые хранят наши близкие. В хрониках мы лишь цифры и имена – родились, жили, умерли. В руках родных мы что-то чуть большее – образ, привычки, мнения. Проходит несколько поколений и вот от нас не осталось ничего. В архивах пылятся наши фото, а случайно нашедший их не может определить кто и когда изображен на ней. Внукам и правнукам уже нет дела до того, кто и когда жил полвека назад. И вот, тебя уже нет. Могила твоя поросла бурьяном и даже прямые твои потомки не найдут её среди полей. Виктор отложил письма, убрав нужные в подсумок – адресаты могут найтись.

Задув лампу, Виктор вышел из-за стола и отправился спать. Дом был наполнен теплом и уютом. Тишину не нарушал даже треск поленьев, словно огонь притих, чтобы не нарушать сон внезапных постояльцев. Моряк долго не могу уснуть – пытался немного рассчитать что будет дальше, в Кронштадте. Случайно или нет, он стал не только проводником, но и лидером их маленького отряда. Наверное, никогда военный никогда не выходил из него – за что сейчас он был благодарен судьбе. Принимать решения и брать ответственность за других людей – черта воина, защитника, бойца. До этого нужно дожить, научиться, дорасти. На службе не было иллюзии – обходя ночью погреба, как дозорный, он действительно был ответственен за все живые души в брюхе стальной рыбы. Долгими бессонными ночами это воспитывало в молодом моряке характер, волю – пригодилось.

Ночь накрыла домик сельского почтальона.

Глава девятнадцатая. Хождение по водам

Утром Виктор вышел по двор и сразу направился к заливу – он видел его раньше на карте. Где-то рядом должна быть лодочная станция, но её они осматривать не будут. Сделав замеры, шкипер умылся и вымыл шею ледяной водой – флотская привычка. Бриться не стал, решил поберечь лезвия, которых осталось всего два на них с Симоновым. Вернулся в дом, подтопил печь и сделал завтрак – манка, найденная в шкафу, сварилась на воде и единственное, чего не хватало до полного счастья, так это сахара и соли. Наталья вошла на кухню и протянула замерзшие руки к печи.

– Доброе утро, Виктор Михайлович. А чем это Вы нас потчевать собрались?

– Да, вот, манку нашел. Только беда – соли и сахара нет, приправить нечем – посетовал шкипер.

– Как это нету? Ну, дяденьки, вы даете! Сказала же при выезде, что сахар и соль в бумажном кульке, надвое поделен, уложить чтобы не промок – развела руками женщина.

– Ох, а я и забыл совсем! – просиял Смутьянов – Молодец, Санченко! От лица части Балтийского флота объявляю тебе благодарность.

Разбудили Вячеслава и позвали к столу – каша была приправлена из бумажного кулька, размешана и поставлена томиться на теплую печь. Виктор каши и крупы не любил, потому как наелся за службу в походах, но сегодня ему показалось, что вкуснее ничего на свете нет.

– Витя, я не знаю где ты взял приправу, но это шедевр. Манка на воде! Кто же подумать-то мог… – все удивлялся Симонов.