Ничего не изменить - [28]

– Нет, тишина, но я не искал особо – Вячеслав крутил ручки, вслушиваясь в эфир.

Вечер принес за собой холод заходящего солнца. Ничего больше нет.

– Я первый дежурю, иди поспи – шкипер хлопнул по плечу товарища и полез в машину за костюмом. Какой смысл? Вокруг тишина. Рация берет 18—20 км, контакт с группой наверняка был потерян, значит…

Рация стихла. Белый шум прервался громогласным взрывом абсолютной тишины. Связь.

– Говорит ком… дки… нга… нов. Ответьте.

Ошарашено отстранился от машины дозорный. Смутьянов замер с пистолетом в руке.

– Мы ищем выживших, направление норд-ост-тень-норд, идем по морю. Повторяю: говорит капитан первого ранга…

Симонов схватил рацию и подбежал к Виктору, протягивая ему наушники – тот схватил их и громогласно, на всю округу закричал:

– Устюг! Устюг! Я слышу вас, черти морские! Мы живы! Мы в Эстонии!

В ответ была тишина. В ней были лишь два склонившихся над коробкой с антенной моряка.

– Устюг! Подлодка Устюг! Это я, шкипер Смутьянов, боже мой, ответьте!

Тишина. Внутренности сжались, стало резко холодной – спугнул. Спугнул. Счастье свое, спасение спугнул, хоть бы ответили. Шкипер зажмурился.

– Смутьянов слышу тебя! Слышу! – на другом конце звучал смех – Невероятно!

– И я тебя, капитан! Вот вы черти везучие, черт вас дери! Я в Эстонии, иду от Таллина на восток, со мной дозорный маяка у Готланда, Вячеслав Симонов. У нас есть машина – вы где?

– Мы… дем… встать у берега не можем, а то бы приняли на борт. Слушай внимательно: мы получи… гнал… штадт. Понял?

– Нет, Харитонов, повтори! – Виктор вцепился в рацию так, что побелели костяшки пальцев.

– Повторяю: мы получили сигнал, выжившие есть, двигаемся в порт Кронтадт, город Кронштадт. Понял? У нас погибла часть экипажа, поврежден один из отсеков, так что идем медленно и без погружений. Двигайтесь к Ленинграду вдоль берега, если там нет пораженных участков, то сможем где-нибудь вас принять на борт.

– Принял, Харитонов, принял! Спасибо! Не рискуйте – мы доберемся, доведите людей, экипаж важнее. У нас есть припасы и лекарства, средство передвижения и топливо, ориентировочно через трое суток выйдем к границе РСФСР, а там проложим курс до Кронштадта.

– Удачи, Виктор. Будем живы – свидимся. Удачи.

Связь прервалась. Белый шум в эфире был похож на аплодисменты множества зрителей. Моряки опустились прямо на землю у машины. Они сидели, улыбались и молчали. Услышать чужой голос в эфире через сотни километров пути, узнать о базе выживших, увидеть цель – невероятно. Удача, преследовавшая их всю дорогу, снова оказалась верной подругой.

– Слав… ты был в Кронштадте? – спросил шкипер охрипшим голосом, смотря пред собой.

– Нет, не бывал – Симонов улыбался, всё ещё не отпуская рацию.

– Значит побываешь.

Глава пятнадцатая. Битые стекла

Путь был продолжен утром. Они плотно позавтракали, разведя костер прямо на дороге, а Виктор был погружен в карту, постоянно делая пометки карандашом. Путь предстоял долгий, не известно как и где упали ракеты, где прошла смерть. Потому он помечал все крупные города и военные объекты, которые помнил со службы – их стоило избегать.

Шкипер кратко повторил рассказ о Харитонове и Устюге, когда они ложились спать вчера – Симонов все время перебивал его, повторяя «ну бывает же такое, а?». Подводники, эти живучие черти, выбрались из ядерной бойни и нашли спасение для них тоже. Нельзя было подвергать их опасности, заставляя пришвартоваться к берегу – два гражданских не стоило такого риска ради целого экипажа. Это понимали оба моряка и были согласны, что самостоятельно им добраться будет легче и надежнее.

Асфальт зашуршал под шинами, Смутьянов вытащил руку с дозиметром из окна и они двинусь вперед. Лес, лес и лес. Сплошная зеленая стена за окном и впереди, преградившая поворот. Тонкие линии серой дороги сходились где-то в дали, серо-белой разметкой. Ехать не больше пяти часов. Совсем рядом. Они едут домой, как бы он не назывался теперь.

Пришлось проехать несколько городов – они были либо пусты, либо сожжены дотла. Везде одинаковая картина: брошенная техника, трупы на улицах, горящие квартиры, пожар в которых сдерживал прорвавшийся водопровод. Пляска смерти над могилой человечества.

– Виктор, что там дальше? – Симонов то и дело спрашивал шкипера, что дальше и сколько они проехали. Нервничал.

– Дальше Ахтме, после второго поворота – направо. Несколько деревень и город, в двадцати километрах на север военная база – надеюсь, проскочим, если по ним ударили – Смутьянов внимательно рассматривал карту.

– Может южнее возьмем? – дозорный обеспокоенно посмотрел на товарища.

– Нет, не стоит, в объезд долго. И так уже срезал по максимуму, ближе только по морю – протерев глаза, Виктор откинул голову на подголовник – Посплю немного.

– Добре – кивнул дозорный и сосредоточился на дороге.

Сон наступил быстро и незаметно. Укачало, наверное. Виктору почему-то снилось, что он снова идет в поход на старом своем корабле: по специальному приглашению от Великобритании они шли с дружеским визитом в колыбель Старого Света. Он был совсем молодой, старший матрос, но запомнил этот поход надолго. Смены в машинном отделении сменялись глубоким сном в кубрике, ход не прекращался ни на секунду, неделю подряд. Иногда за сутки не приходилось и на верхнюю палубу выходить, глотнуть свежего воздуха – кипящее масло, очистка фильтра, смена, прием пищи, глубокий сон на шконке. Виктор улыбался во сне – вспомнил, что свет даже не включали, а начальство не беспокоило усталых матросов. Пусть спят, заслужили. А то чувство, когда вокруг темнота, тишина и вода за бортом, осталось с ним навсегда. Моряка укачивало море, неся сквозь волны в утробе корабля. Такие же чувства испытывают дети в утробе матери. Самый сладкий из всех снов.