Ничего, кроме страха - [44]

В этом ящике я хранил раковины, морских ежей, старые бутерброды с ветчиной в фольге, осколки гранаты дяди Хельмута и всякие другие вещи, которые старательно прятал от всех. Я собирал всё — ведь когда-то же мне должно повезти, может быть, счастье совсем близко? Вот перед Пасхой, например, нужно было прислушиваться к себе, и вот уже горячее, горячее, — и смотришь, на книжной полке лежит шоколадное яйцо, и еще одно обнаруживается под лампой, и еще одно — в вазе. Как-то раз в Гамбурге мы с бабушкой гуляли перед Пасхой по лесу, и в траве вдруг что-то сверкнуло — оказалось, что это яйцо в желто-красно-синей серебристой бумаге. «Это пасхальный заяц принес», — объяснила бабушка, и я ей почти поверил.

Всю жизнь я охотился за сокровищами и шел за ними по следу — а следов было не счесть. Я искал четырехлистники в саду и монетки на улице, правда, мне все больше попадалась выплюнутая жевательная резинка, но ведь была же надежда. Я рылся в кучах песка в поисках фульгурита, который мог образоваться после удара молнии, и радовался, если случалось его найти. А по вечерам, глядя в небо, высматривал на нем падающие звезды. Надев резиновые сапоги, я отправлялся в Фалькеслев на поиски каменных топоров и наконечников копий в свежевспаханном поле, а в порту я ложился на причал и вглядывался в воду. Пахло смолой и гнилыми водорослями, и я считал проплывающих косяками рыбешек и ловил крабов, опуская на веревочке в воду головы камбалы.

У наших соседей — семейства Хансенов — возле дома росли лесные орехи. Господин Хансен работал в литейном цехе и все время кашлял. Я собирал каштаны в саду епископа, виноградных улиток, кольца для кольцевания птиц и стеклянные шарики. Дядя Хельмут подарил мне кусок горного кварца и окаменелость — застывшую каракатицу, называлось это «аммонит», и они пополнили мою коллекцию на книжной полке.

Но интереснее всего были почтовые марки — похожие на ярких бабочек, альбом был набит ими, и все вечера, что я просидел в столовой, переставляя их, слились для меня в один. Марки были для меня окном в мир, который оказался больше и богаче, чем я мог представить себе прежде. В этом мире было полно королевских профилей и названий неведомых мне стран: Гельвеция или Суоми — а самым красивым из них мне казалось название Формоза. Где-то меня ожидала страна, в которой жили попугаи, росли орхидеи и по небу плыли розовые облака, и, пытаясь найти эту страну, я отправлялся в кругосветное путешествие, осматривал пирамиды, меня вез паровоз — а потом я отправлялся авиапочтой в Гренландию или на фрегате в Италию. Я присутствовал на Олимпиаде в Мехико и приветствовал короля Фредерика Девятого в красном мундире, и понимал, что уже пора ложиться спать, когда добирался до рождественских марок. Собравшись с силами, я закрывал альбом и начинал ждать завтрашнего дня.

Не сомневаясь, что близок к раскрытию какой-то тайны, я приступал к расследованию, как герои книг Энид Блайтон и Эриха Кестнера, и бродил на цыпочках по дому. Постукивал по стенам в коридоре, прислушиваясь, нет ли где-то потайной дверцы, может она здесь? Тут какой-то странный звук. Самым зловещим помещением в нашем доме была котельная — она находилась прямо под моей комнатой, и я мысленно селил туда висельников, черных котов-картежников и всякую нечисть из сказок братьев Гримм. Много лет я не решался войти туда. И вот, наконец, осторожно открыв дверь, я нащупал выключатель, боясь, что сейчас на меня из темноты кто-то выскочит, но оказалось, что это всего лишь серая теплая комната, в углу которой тихо шумит котел. Ничего тут не было страшного: токарный станок, садовая мебель, коробки с обувью, газеты и всякое барахло, которое аккуратно соскладировал здесь отец, — ведь никогда не знаешь, что может пригодиться, — а за занавеской я обнаружил большой старый чемодан.

Этот чемодан вполне сгодился бы для переезда в Америку — черный, потертый и таких размеров, что в нем можно было спрятать человека. Возле ручки готическим шрифтом были написаны инициалы — F.S. Это был чемодан Папы Шнайдера. Я умирал от любопытства, так мне хотелось узнать, что внутри, и постучал по обивке чемодана. На мгновение мне стало страшно — а вдруг сейчас оттуда выскочит сам Папа Шнайдер? Но чемодан был заперт. Наверняка он набит сокровищами. Может быть, Папа Шнайдер охотился на диких животных? Я представил себе его в тропическом шлеме в африканской саванне. Или в смокинге на палубе океанского лайнера. Я не сомневался, что чемодан оказался у нас в подвале только по одной причине — он предназначался для того, чтобы отправиться со мной через Атлантический океан.

Оставалось лишь найти ключ, и я даже знал, где его следует искать, не решаясь додумать до конца эту мысль, — в секретере. В секретере в гостиной хранились хрустальные бокалы, важные документы и ценные вещи. Сверху на нем стояли бронзовые часы, а на откидной доске — фарфоровые фигурки. Трогать ящики и крышку запрещалось — я был уверен, что крышка эта с двойным дном. Наверняка в ней таились ответы на все загадки. Боясь, что меня застигнут врасплох, я долго не решался залезть в секретер, и, наконец, больше не в силах был ждать. И тут все получилось как-то само собой.