Ничего, кроме страха - [40]

Арвид Харнак отнюдь не скрывал своих убеждений и произнес двадцатиминутную речь в свою защиту. Он признал, что считает Советский Союз единственным в мире оплотом борьбы с нацизмом и в заключение сказал: «Die Vernichtung des Hitlerstaates mit allen Mitteln war mein Ziel»[95] Говорил он спокойно, устало и почти официально, словно уже смирился со всем, но остальные обвиняемые защищались до последнего. Шульце-Бойзен признался в том, что невозможно было отрицать, и отрицал все то, что Рёдер не мог доказать, — он надеялся, что гестапо добралось не до всех членов организации. Нацисты так спешили, что, наверняка, многим удалось спастись, и опять-таки, они не смогли задержать связных разветвленной европейской организации: «Кента», Фрица Бока, Пауля Робинсона, Гильберта, радистов, курьеров, русских агентов. Если кто-то из них вообще упоминался, то не назывались их истинные имена, и никакие пытки не могли заставить узников Принц Альбрехт-штрассе назвать их: они не знали этих имен.

Процесс продолжался четыре дня, и Эрика фон Брокдорф, элегантная блондинка, засмеялась, когда Рёдер потребовал смертного приговора. «Ihnen wird das Lachen schon vergehen»[96], — прокричал он, на что она ответила: «So lange ich Sie sehe, nicht»[97]. Ее удалили из зала суда, но она получила шесть лет тюрьмы, и Милдред тоже приговорили к тюремному заключению. Однако Гитлер не утвердил приговоры, и на повторном судебном процессе их обеих приговорили к смерти. Как и всех остальных: 45 человек были казнены — женщины на гильотине, мужчины на виселице. При оглашении приговора Хорст Хайльман сказал лишь «Ich möchte mit Schulze-Boysen gemeinsam sterben dürfen»[98]. За два дня до Рождества — 22 декабря 1942 года — первых одиннадцать участников Сопротивления казнили в берлинской тюрьме Плётцензее между 20:18 и 20:33.

Осужденных на смерть поместили в крыло третьего корпуса. Оттуда можно было попасть в маленький дворик. В дальней его стороне стояло приземистое здание, в нем был зал с побеленными стенами и без окон, посреди которого висел большой занавес. За занавесом стояла гильотина, у дальней стены находились небольшие камеры с черными занавесками, где вешали приговоренных.

Арвид Харнак со связанными за спиной руками сидел и слушал «Пролог на небесах» из «Фауста», который по его просьбе читал ему священник, а его жена, американка Милдред, в камере смертников переводила на английский Рильке. Хильда Коппи кормила грудью сына. Харро Шульце-Бойзен писал прощальное письмо родителям: «Верьте вместе со мной, что придет время, когда восторжествует справедливость. Сейчас в Европе проливается столько крови. А теперь протягиваю всем вам руку и окропляю это письмо одной (одной-единственной) слезой, пусть она скрепит его как печать и послужит залогом моей любви к вам. Ваш Харро». Их по одному забирали из крыла смертников, потом вели через двор в здание, где их казнили.

У длинной стены зала стоял старый стол, за ним — государственный обвинитель. Кроме него, в зале присутствовало десять, может быть, пятнадцать свидетелей — некоторые из них были подавлены и напуганы; другим, наоборот, было интересно, эти вели себя вызывающе и враждебно — но все они молчали. Напротив них стояли палачи, все были в черных костюмах, у главного на голове была высокая шелковая шляпа. Больше никакого церемониала в 1942 году не было — казнили тогда много и думали только о том, чтобы как можно быстрее привести приговор в исполнение.

«Вы Харро Шульце-Бойзен?» — спросил государственный обвинитель первого осужденного со связанными за спиной руками. «Так точно», — ответил тот сухо, с вызовом, сурово. «Я предаю вас в руки палача для осуществления правосудия». С Харро сняли пиджак, который был надет на голое тело, и он сделал знак охранникам, державшим его, — дальше он пойдет сам. Они отпустили его, и Шульце-Бойзен, распрямившись, взошел прямо на помост, где с мясного крюка свисала кожаная петля.

Чтобы смерть была мучительной и унизительной, Гитлер приказал, чтобы их вешали на мясных крюках, на коротких веревках, и специально для них были сооружены восемь виселиц. Поднявшись на помост, Харро Шульце-Бойзен с глубоким презрением обвел взглядом свидетелей — и тут черную занавеску задернули. Палач в шелковой шляпе вышел из ниши — на мгновение стали видны конвульсии тела, — и занавеска снова закрылась за спиной палача. Повернувшись к государственному обвинителю, палач произнес: «Приговор приведен в исполнение» — и вскинул руку в нацистском приветствии.

Словно по команде открылась дверь, и в сопровождении двух охранников появился следующий смертник. — «Вы Арвид Харнак?» — «Так точно». — «Приговор приведен в исполнение». «Вы Джон Грауденц?» — «Так точно». — «Приговор приведен в исполнение». — «Вы Курт Шумахер?» — «Так точно». — «Приговор приведен в исполнение». — «Вы Ханс Коппи?» — «Так точно». — «Приговор приведен в исполнение». — «Вы Курт Шульце?» — «Так точно». — «Приговор приведен в исполнение». — «Вы Герберт Голльнов?» — «Так точно». — «Приговор приведен в исполнение». — «Вы Элизабет Шумахер?» — «Так точно». — «Приговор приведен в исполнение». — «Вы Либертас Шульце-Бойзен?» — «Так точно». — «Приговор приведен в исполнение». И так все они один за другим были убиты, и никто из них не сказал больше ни слова.