Ничего, кроме страха - [2]
В тот день я отправился на велосипеде в лес Ханненоу на болото. Ехать было пятнадцать километров, и на деревья уже опускались сумерки. Гладь болотной воды была черной и зловещей, и вдруг я увидел в зарослях на берегу их — светлячков! Я собрал их и привез домой, а потом, все подготовив, попросил бабушку подойти к окну и выглянуть в сад. Там в темноте сияли светлячки, они светились на лужайке как звезды, образуя созвездие Орион. Мы долго смотрели на них, потом они зашевелились, и созвездие стало медленно распадаться, контуры его расплылись, и оно погасло. Глядя на бабушку, я напряженно ждал — больше всего мне нравилось слушать, как она произносит: «Ich bin so gerührt».
Дедушка, отец моего отца, слыл неисправимым оптимистом, так что никто не удивился, когда он решил открыть автобусный маршрут — в городке, который был для этого слишком мал, и к тому же в то время, когда у людей было совсем плохо с деньгами. Очень скоро эта новость перестала кого-либо интересовать, и автобус катался по городку пустым. Дедушка переместил остановки, развесил новые таблички, изменил расписание и снизил цену, но все без толку. Дела шли из рук вон плохо, и каждое утро дедушку ожидало унижение — надев фуражку, он садился за руль и колесил по улицам без единого пассажира в салоне.
Дедушка был не из тех, кто легко сдается, и вместо того, чтобы извлечь опыт из своих ошибок, он решил играть по-крупному. И речи не могло идти о том, чтобы закрыть предприятие, напротив — именно теперь настало время действовать. Он приобрел новый автобус и еще раз изменил расписание — и маршрут теперь оказался не слишком коротким, а слишком длинным, и конечным пунктом, к несчастью, оказался Мариелюст — Богом забытая дыра.
Но для дедушки Мариелюст был чем-то вроде Лас-Вегаса, он твердо верил, что эту деревушку можно превратить в Скаген[7], что здесь будет курорт и дачный поселок и что сюда потоком устремятся отдыхающие из Копенгагена, из Германии — надо же им будет как-то сюда попадать, как вы думаете? Вокруг не было ничего, кроме разорившихся крестьянских хозяйств, скудной земли, волнорезов, по которым гулял ветер, да купальных мостков у пансионата, пустовавшего большую часть года, — дедушка открыл свой замечательный автобусный маршрут в никуда.
«Сегодня точно кто-нибудь приедет», — повторял он, заводя автобус и отправляясь в сторону Мариелюста, а когда вечером возвращался домой, не продав ни одного билета, вздыхал: «Ну, значит, завтра». За ужином он без устали расхваливал красоты природы, сулил златые горы, возлагая надежды на курортников из-за границы, которые спят и видят, как бы им побывать в этих местах. Шло время, и вместо «сегодня», он стал говорить «в этом году», вместо «завтра» — «на следующий год», а в следующем году опять твердил про следующий, и чем меньше было еды на столе, тем больше он говорил.
Случалось, что возникала мимолетная надежда: дедушка замечал людей на остановке у проселочной дороги и нажимал на педаль газа, — но, когда он подъезжал к ним, оказывалось, что это лишь шутка. Когда он в первый раз открыл двери и приподнял фуражку со словами «в один конец или обратный?», сердце у него екнуло — но люди на остановке смеялись, предлагая ему взять с собой их цыплят и выкрикивая «в один конец». Через некоторое время у жителей деревень и хуторов вдоль маршрута — особенно у детей — появилось бесплатное развлечение: они выходили на обочину, чтобы автобус притормозил. Но они и не думали никуда ехать.
В конце концов дедушка перестал останавливаться и стал просто кататься по всему маршруту, чтобы чем-то себя занять, а вечерами усаживался за стол и рассуждал о входившем тогда в моду движении за здоровый образ жизни и о том, что скоро все будет прекрасно, но сам уже слабо в это верил и не видел никакого выхода. Он из последних сил отбивался от кредиторов, прокормить семью был не в состоянии — они едва сводили концы с концами, и однажды утром он произнес слова, которые все окружающие уже давно твердили ему: «Никто сюда не приедет», — и в последний раз завел автобус.
Он поехал по дороге на Гесер, через Веггерлёсе и мимо станции, где на остановке заметил молодого человека — не в первый раз выходили его дразнить. Дедушка не остановился — что толку? Но на сей раз все получилось иначе, молодой человек побежал за автобусом, что-то выкрикивая и размахивая шляпой — он и вправду ждал автобуса! Дедушка открыл двери, молодой человек зашел, сказал «guten Tag»[8], купил билет в один конец и вышел у пансионата. «Мариелюст Эстерсёбад», — объявил дедушка название остановки по-немецки и пожелал молодому человеку «einen guten Aufenthalt»[9], он ведь годами заучивал немецкие фразы. Теперь одна из них ему пригодилась, но, к сожалению, слишком поздно.
Дедушка не знал, смеяться ему или плакать, он смотрел на волнорезы, заросшие травой-песчанкой, на белый песок и зеленую полоску воды, на голубое небо. Он представил себе пляж, где тысячи туристов купаются и дурачатся на берегу, и на глазах у него выступили брызги Балтийского моря. Потом он развернулся, поехал назад в город и сдал автобус — и на этом все было кончено. Он направился к вокзалу и, усевшись на скамейке, стал провожать взглядом поезда, которые уносили с собой его жизнь. Стояло лето 1914 года, а Карл Кристиан Йоханнес смирился с положением вещей.
