Ничего кроме правды. Нюрнбергский процесс. Воспоминания переводчика - [2]

Прошло около двух недель, и на обратном пути из поездки в Волгоград немецкая делегация вновь оказалась в Москве.

Розе-Мари пригласила меня на прощальный ужин в ресторан «Арагви», и тут я не смогла противостоять желанию рассказать всей делегации историю с незнакомцем и его вопросом о моем возрасте. Разумеется, я не указала на автора злополучного вопроса, хотя и узнала его по глазам, которые теперь внимательно смотрели на меня в освещенном зале.

Не знаю, как на кого, а на Розе-Мари мои речи произвели впечатление, и она предложила мне записать мои рассказы и размышления о Нюрнбергском процессе на русском и немецком языках и издать их вместе с ее, Розе-Мари, комментарием. В запале после успешного выступления, которое, как мне казалось, на этот раз дошло до сознания слушателей, я согласилась.

Времени на серьезную беседу у нас было мало, и мы решили, что каждая из нас все подробности своего плана изложит в письмах. А пока я решила писать текст по-русски и наговаривать его немецкий перевод на магнитофон. Мы полагали, что я буду пересылать свой готовый текст Розе-Мари для подготовки ею соответствующего комментария.

Из этой затеи ничего не вышло. Первая же попытка осуществить наши замыслы показала, что одни эпизоды моей жизни просились на бумагу на русском языке, а другие настойчиво требовали немецкого. Писать одновременно на двух языках, я думаю, даже опытным авторам (не говоря уже о начинающих) очень трудно. Что же касается собственноручного перевода повествования с русского на немецкий или с немецкого на русский, то это требует большой затраты времени: ведь автора почти никогда не может удовлетворить качество собственного перевода. Соблазн постоянного совершенствования текста, как его содержания, так и формы, слишком велик.

Поэтому я решила начать с того, что напишу всё на моем родном русском языке, а дальше — будь что будет. О результатах судить не мне. Так я приступила к работе над рукописью, еще не представляя себе в полной мере, какие трудности подстерегают меня на этом незнакомом мне поприще.

На первых порах меня, признаюсь, мучили сомнения, вправе ли я вообще ставить перед собою такую задачу, справлюсь ли я с ней. Но постепенно воспоминания завладели мной. И если еще совсем недавно сама мысль взять и запечатлеть на бумаге мною увиденное, услышанное и пережитое казалась мне чем-то недозволенным, более того — крамольным и страшным, то теперь отказаться от рассказа о прошлом я не могла. Видно, настало время вспоминать. Может быть, потому, что события 90-х годов на моей Родине хотя и не вырвали из души полностью, но всё же приглушили чувство страха, владевшее советскими людьми — «винтиками» в годы сталинизма.

И вот возникло непреодолимое желание рассказать о пережитом. Память настойчиво уводит меня в прошлое, подтверждая справедливость слов знатока русской души Антона Павловича Чехова «Русские любят вспоминать, но не любят жить». Что касается жизни, то моя уже давно прошла. Остались одни воспоминания. И, следуя совету Розе-Мари, я обращаюсь сейчас не к моему житью-бытью в Советском Союзе до и после 1937 года и в Германии до и после 1933 года, а к одному из чрезвычайных событий моей молодости — Нюрнбергскому процессу.

Скажу только, что к тому времени два десятилетия моей жизни были уже позади. Это были годы, богатые событиями, годы сталинизма и второй мировой войны. И я успела многое пережить: детство с добрыми и умными, любящими меня родителями, их арест и связанные с ним страдания, преследования и унижения, возвращение моих любимых «врагов народа» и воссоединение нашей семьи, Великую Отечественную войну в тылу и на фронте.

Жизненный маршрут, пройденный мною до Нюрнберга, был крут. Временами мне казалось, что его прошла не я, а мой двойник, действовавший вместо меня. Сверхчеловеческие тяготы породили и укрепили во мне уверенность, что ничего чрезвычайного в моей жизни больше не произойдет.

Однако судьба распорядилась иначе. Не посчитавшись с моим желанием во что бы то ни стало вернуться домой и в нарушение закона, по которому мне после фронта полагался отпуск, она забросила меня в Нюрнберг. Но я не в обиде на судьбу за то, что мне пришлось стать одним из многих участников Нюрнбергского процесса, пусть даже только статистом. С этими мыслями я и приступаю к своим воспоминаниям о Нюрнбергском процессе, о котором я хочу рассказать Правду, только Правду и ничего кроме Правды.

Мой путь в Нюрнберг

В ветреный холодный вечер января 1946 года мне, переводчику штаба Советской военной администрации в Германии (СВАГ), приказал явиться к себе заместитель наркома НКВД Берии — сам генерал Серов. Путь от порога квартиры, где я жила, в Карлсхорсте до резиденции грозного генерала был недалек, но, пока я шла, перед моим мысленным взором промелькнули все страшные события моей молодости. Я готовилась к этой встрече, как к неизбежной гибели. Я могла бы поклясться Богом, что не совершала никаких преступлений, но была глубоко убеждена, что клятвы мне не помогут. Вызов к столь могущественному лицу означал, что моя участь, несомненно, уже решена. Опыт всей предыдущей жизни не позволял мне в этом сомневаться. Я знаю, что меня не поймут современные молодые люди, но тот, кто жил при сталинском социализме или гитлеровском нацизме, хорошо знает, что это сущая правда.