Ничего кроме правды. Нюрнбергский процесс. Воспоминания переводчика - [19]

В те времена не было телевидения и народы лицезрели своих вождей только на портретах, на парадах и в кадрах кинохроники. При любом появлении на публике эти вожди были ловко загримированы мастерами нацистской и коммунистической пропаганды. Другое дело — ближайшее окружение вождей, в данном случае Гитлера. Подсудимые Нюрнбергского процесса были его сообщниками, «товарищами по партии». Они принимали от любимого фюрера награды и поощрения за преданность и рабское послушание. Они разрабатывали планы и проекты, в основу которых были положены бредовые идеи «величайшего полководца всех времен», «корифея в области науки и искусства» (как знакомы нам, советским людям, эти слова!). Гитлер держал своих «Parteigenossen» (партийных товарищей) при себе, заставляя их по ночам слушать свои нескончаемые монологи, произносимые до и после просмотра фильмов, за едой и после еды.

В этом фюрер как бы следовал примеру советского вождя. Ночные «посиделки», напряженное улавливание мыслей «отца народов», просмотры целомудренных фильмов, вино, фрукты и закуски — всё это было и в Кремле, и Обер-зал ьцберге.

Как известно, Адольф располагал огромной созданной по его распоряжению фильмотекой, в которой хранились фильмы многих времен и народов и которая после войны была перевезена в подмосковные Белые Столбы. Об этом я узнала, возвратясь из Нюрнберга и пустившись на поиски достаточно хорошо оплачиваемой работы, которую можно было бы сочетать с аспирантурой. Такая работа нежданно-негаданно нашлась, и — где бы вы думали? — в самом центре Москвы, в министерстве кинематографии, у самого министра Большакова. Министру срочно понадобились переводчики, в том числе и с немецким языком, для перевода трофейных фильмов. Мое зачисление на работу было столь же головокружительно быстрым, как и отправка в Нюрнберг. Условия оказались подходящими, не говоря уже об оплате. Работать надо было через день, точнее через ночь, чередуясь с другой переводческой бригадой. В каждой бригаде было три переводчика: английский, немецкий и французский.

Всё это показалось мне загадочным, но тут же было разъяснено начальницей первого (секретного) отдела министерства. Эта решительная, не терпящая возражений дама с толстым слоем жирного крема на веках и под выцветшими, ничего не выражающими глазами открыла мне, что работать я буду, страшно сказать, для самого Иосифа Виссарионовича.

Фильмы надо было не просто переводить, но сразу же и отбирать, руководствуясь следующими указаниями высочайшего начальства: никаких любовных сцен (тогда понятия эротики, не говоря уже о сексе, в нашем лексиконе еще не было), никакой политики и только черно-белые ленты. Дело в том, что Вождь опасался вредного воздействия цветного изображения или даже просто самих красок на здоровье. А как любой диктатор, драгоценный и любимый вождь народа, он хотел, нет — просто обязан был жить вечно!

Перевод, собственно говоря, мы делали не для подготовки дублирования фильма на русский язык на какой-либо киностудии, а лично для министра Большакова, чтобы тот, в свою очередь, во всеоружии мог переводить фильм Великому Вождю и его ночным гостям. Если же у Сталина возникали вопросы, высокопоставленный толмач звонил дежурной бригаде и мы, пользуясь находящимся в нашем распоряжении фондом справочников, давали необходимый ответ.

Как Большаков справлялся со своими переводческими обязанностями, сказать трудно. Но министр оставался на своем посту, а значит, вполне удовлетворял Вождя, хотя, по собственному признанию Большакова, трех указанных выше языков он не знал. Он записывал, заучивал, запоминал звучащие с экрана монологи и диалоги знаменитых и малоизвестных киноактеров. Трудно ему было, но справлялся.

Что же касается меня, то работа только на первых порах показалась мне счастливой находкой. Судите сами. Иногда приходилось смотреть по три фильма в ночь. Нередко ни один из них не отвечал требованиям хозяина. Заказывались другие фильмы, и всё начиналось сначала. Ну, а главное, очень хотелось спать.

Представьте себе: сидишь в полусне и смотришь последнюю часть фильма, в котором есть любовь, но только на расстоянии, в котором нет политики и пленка черно-белая. Появляется надежда, что изнурительный поиск увенчается успехом. Мои коллеги уже давно спят в мягких креслах. Они могут это себе позволить, потому что с самых первых кадров заказанные ими на сегодня фильмы на английском и на французском языках были отвергнуты. Хотя и черно-белые, но замешаны на политике, да еще и с еле-еле заметным антисоветским душком. Этого Вождь не терпел. Он считал, что по Европе должен бродить только один призрак — призрак коммунизма.

Итак, все надежды сосредоточились на моем немецком фильме. Именно он должен был удовлетворять всем требованиям Вождя. С этой радужной и расслабляющей мыслью я постепенно погружаюсь в сон. Но какая-то внутренняя сила пробуждает меня. Открываю глаза, и что я вижу: на экране? Блистает всеми красками зимнее утро, голубеет небо, темнеют горы, и на этом фоне танцует женщина в одеяниях всех цветов радуги. Сна как не бывало. Нажимаю кнопку вызова киномеханика. Уж не запустил ли он часть из другого фильма, с упреком спрашиваю я его. Мне невдомек, что в министерстве кинематографии механик не имеет права на такую ошибку. Киномеханик безропотно прокручивает мне последнюю часть картины, и я убеждаюсь, что полтора часа работы — псу под хвост. Вот они — достижения новейшей в свое время кинематографической эстетики — фильм в фильме! В черно-белую ленту вставлен кадр из цветного фильма с Марикой Рёк в главной роли. Два шпиона — герои черно-белого детектива — встречаются в кинозале на демонстрации этой цветной кинокартины.