Ничего кроме правды - [63]

Но Энди не дал сбить себя с толку: «Мы собираемся снова вернуть его на сцену а-ля Энгельберт. Как тебе идея написать 14 новых песен? И, кроме того, мы хотели бы сделать ремейки его старых хитов».

Нужно сказать, что я со своей группой обожал исполнять песни Аль Мартино, особенно «Voooolare, ohohoho» и «Blue Spanish Eyes». Но с той поры прошло сто тысяч лет, и я не имел никакого желания вытаскивать маленьких милых старичков из их кресел–качалок. Мартино готовился отпраздновать своё семидесятилетие.

«Нет» — сказал я Энди — «это не пойдёт». Это превосходило возможности моего воображения. Я хотел писать новую музыку с новыми людьми, а компания постоянно навязывала мне каких–то ветхих бронтозавров. Я ничего не имею против этих музыкантов, просто мне это не доставляло удовольствия — выслушивать все эти биографии и утешать, всё это меня самого тянуло на дно.

Но Энди не был бы Энди, если бы у него под рукой не было хитростей на все случаи жизни: «Смотри — сказал он мне — мы поступим так: просто слетаем первым классом в Лос — Анджелес, поселимся в «Беверли Хиллс», а ты обо всём хорошенько подумаешь на месте». Так он меня уговорил.

Из аэропорта Лос — Анджелеса нас забрали на белом лимузине, лучшие дни которого были уже позади. Шофёр открыл дверцу, и мужчина в годах протянул нам руку и указал на сиденья напротив.

Я знал, что Аль Мартино не знает немецкого языка, потому откровенно сказал Энди: «Чуешь, здесь стоит такой затхлый запах», причём я понятия не имел, исходила ли вонь от Аль Мартино или от машины.

Мы пили воду, и во время всей поездки я непрестанно твердил: «Слушай, Энди, я не смогу это сделать, дай же людям спокойно умереть, я никогда этого не сделаю…»

Чтобы не произошло недоразумения, поясню: я безмерно уважаю стариков, испытываю глубокое почтение к их сединам и к прожитой жизни, и никому не хочу причинить боль, но иногда я себя спрашиваю, вправду ли это так для них хорошо, когда кто–нибудь тянет их на сцену. Всё имеет свои границы, это касается также и ответственности, которую можно нести перед другими. Когда четырнадцатилетняя Милана Фернандес моими стараниями оказывается на сцене, я несу перед ней ответственность, как старший перед младшей. И как младший перед старшим, я тоже несу какие–то обязательства. Вот я теперь и напирал на Энди: «Давай оставим это». Но Энди всегда отвечал только: «Ну, подожди ещё, подожди ещё».

На вилле Мартино везде стояли фарфоровые собаки и вазы с искусственными цветами. Его жена Джуди была невероятно мила, она показала нам весь дом. А потом Мартино гордо провёл нас к стене, увешанной фотографиями: вот он с Элвисом, он с Мерилин, он и Марлон Брандо, в чьём фильме «Крёстный отец» Аль снимался. Вот смотришь на всё это и думаешь: «Гм, да это и впрямь живая легенда».

Хотя, как там сказал Элвис? «One for the money, two for the show». При этом мне не казалось, что Аль хочет снова выступать для развлечения, скорее уж для пополнения кошелька.

Он пригласил нас в итальянский ресторан и изображал богача, что получалось довольно неплохо. А я всё не мог решить, что будет для него лучше. Если я ему скажу сейчас: «Не, я не стану этим заниматься», я, может быть, обижу его, но зато смогу защитить от себя самого. Но я дал Энди уболтать меня.

Мы договорились о дне, когда встретимся у него дома, чтобы обсудить песни. Мартино не хотел, чтобы я принёс демо–кассеты, как это обычно делается. Вместо этого он предпочёл фортепианные партитуры. И, кроме того, он вызвал своего собственного пианиста. А от меня требовалось пропеть все тексты. Но сперва мне пришлось вправить мозги этому дураку–пианисту. Думаю, Аль выкопал его в каком–нибудь кафе, где тот выступал. Как играть музыку — это вопрос интерпретации, а этот тип начинал так, будто исполнял классику. И я сказал: «Эй, мистер, это должно звучать более попсово, Вы же не на хит–параде в доме престарелых».

Потом Боленский встал посреди виллы Мартинхена в Голливуде, в окружении дочери хозяина, адвокатов, парочки служащих из звукозаписывающей фирмы и во всю глотку спел подряд 20 песен — частный трёхчасовой концерт. После каждой песни Аль кивал головой, ему всё безумно нравилось.

Аль прибыл из Лос — Анджелеса в Аймсбюттель в Гамбург, чтобы записать пластинку в студии 33. И, как и всем другим звёздам до него — Бонни Тайлер, Крису Норману, Энгельберту, Эроллу Брауну — Алю пришлось пройти мимо вонючих мусорных контейнеров на заднем дворе лавчонки.

Было очень приятно работать с ним, потому что у всех этих седых богатырей есть одно общее качество: они подготовлены на «пять», так, будто от этой подготовки зависит их жизнь. Это старая школа, ученики которой приходят в студию с выученными наизусть текстами, что тоже хорошо, потому что тогда легче интерпретировать. И ещё: старая гвардия намного сильнее благодарит за каждую новую записанную песню. Не «Ах и ох и большое спасибо», как говорят какие–нибудь сопляки типа Touche из Дельменхорста, которые думают, что они одни и могут придумывать музыку.

После трёх дней интенсивного пения альбом Аля «The Voice To Your Heart» был готов и Мартино мог возвращаться в Лос — Анджелес. Через три месяца в Германии состоялись пять больших выступлений по телевидению. Премьера началась с песни «Spanish Ballerina», прозвучавшей в передаче Дитера Томаса Хека «Musik liegt in der Luft» («Музыка парит в воздухе»).