Ничего интересного - [40]
— Звучит правда здорово, — признала Бесси.
Я чувствовала себя тренером из вдохновляющего фильма: нарастает музыка, и по лицам игроков видно, как они воодушевляются, и уже не за горами момент, когда меня поднимут на руки, а вокруг закружатся конфетти.
А потом Роланд уронил мяч прямо себе на ногу, и тот покатился далеко, через всю площадку.
— Хорошая попытка, — сказала я.
— Я не хочу за ним идти, — захныкал он, но я ответила:
— Нет, ты должен сам его поднять.
Роланд, повесив нос, поплелся за мячом, и казалось, что над ним сгущаются тучи, как в мультфильме.
— Начнем с дриблинга, — сказала я и стала наблюдать, как они бросают и ловят мяч, напряженно, неуклюже.
У Бесси получалось даже неплохо. Она дошла до десяти отскоков, потом до пятнадцати, но потом сбивалась с ритма и ей приходилось ловить мяч, чтобы он не укатился.
— Ты молодец, — похвалила я, и она улыбнулась.
— А я? — спросил Роланд, устремившись за мячом, который снова отскочил от его ноги.
— Ты тоже большой молодец.
— Так я и думал.
Мы сделали перерыв на газировку, потому что работать с детьми над координацией не так просто: они быстро устают и начинают все делать не так. Мы ели бананы с арахисовым маслом, по очереди облизывая ложку.
— Так у тебя это хорошо получается? — спросила Бесси.
— Раньше — да. Раньше я отлично играла, — призналась я. Иногда баскетбол оказывался единственным, о чем я не врала, единственным, что получалось у меня инстинктивно.
— Но ты низкого роста, — сказала она. — Разве баскетболисты не должны быть высокими?
— Некоторые — да, — сказала я. — Им повезло. Но я играю отлично, хоть и ростом не вышла.
— А ты умеешь делать этот… слэм-данк? — спросил Роланд.
Эти дети были похожи на пришельцев, которым дали недописанную книгу о людях и они пытались сопоставить все детали.
— Нет, — признала я. — Но необязательно уметь делать слэм-данк, чтобы хорошо играть.
Я не стала говорить, что отдала бы миллион баксов за то, чтобы хоть раз в игре забить так мяч в корзину. Я никому никогда в этом не призналась бы, но это так.
— И ты думаешь, это поможет нам не загораться? — спросила Бесси.
— Надеюсь, — сказала я. — Мне баскетбол всегда помогал успокоиться, чтобы не так хотелось кого-нибудь убить.
— Тебе хочется кого-то убить? — недоуменно уточнил Роланд, и я вспомнила, что разговариваю с детьми. Я вела себя с ними так, как будто они мои лучшие друзья.
— Иногда, — призналась я. Отнекиваться было поздно.
— Нам тоже, — поделилась Бесси. И я знала, о ком она. Я знала, что она думает о Джаспере.
Мы попытались вести мяч в движении, а это сложнее, чем кажется. Делать две вещи одновременно, особенно в первый раз — и не важно, как просто это выглядит, — требует от тела подстроиться, найти инстинктивный ритм, который для этого необходим. И у детей, господи прости, получалось очень плохо.
Так что мы снова прервались и прыгнули в бассейн. Снова поели сэндвичи, капая горчицей, и чипсы со вкусом сметаны и сыра, от которых наши пальцы окрасились в оранжевый. Я подумала, что нужно прекращать кормить детей вредной едой и перейти к творогу, финикам и, я не знаю, обезжиренному печенью. Стоп, здоровые люди любят жир или ненавидят? Я просто всегда питалась вредной едой. Наверное, поэтому и выглядела немного пухленькой. Меня нельзя было назвать тяжеловесной, потому что моя злость жгла калории как не в себя — ну, так мне это представлялось, — но я всегда была мягче, чем хотелось. Я подумала о Мэдисон и представила, каково это — иметь такое тело. Сколько для этого нужно усилий — больше, чем я представляла? Но знай я, что смогу стать такой, как Мэдисон, наверное, попыталась бы.
После обеда мы вернулись на площадку, учились вести мяч туда-сюда. И у Бесси, честно, получалось замечательно, она соображала очень быстро. Роланд держался на уровне, нормальном для десятилетнего ребенка, который впервые взял в руки мяч, но его сестра уже начала двигаться так, будто мяч был к ней привязан, нашла нужный ритм. И вдруг она бросилась бежать, оставив Роланда, который закричал, чтобы она его подождала, но было поздно. На секунду Бесси опередила мяч, и тот остался у нее за спиной. И я увидела, как она протянула вторую руку и легким движением запястья вернула мяч, провела его к ведущей руке, не останавливаясь, и побежала дальше.
— Ты поймала его со спины! — воскликнула я, и Бесси просияла:
— Это весело!
— У меня рука болит, — заныл Роланд, когда догнал нас, но Бесси осталась на месте, и мяч отскакивал от корта снова, и снова, и снова.
— Смотрите, — сказала я, подняла мяч и закрутила его на указательном пальце, как игрок «Глобтроттерса»[9].
— Ух ты, — восхищенно протянул Роланд, и я почувствовала себя немного глупо, но не настолько, чтобы перестать выделываться. Я попыталась вспомнить, когда в последний раз какие-то мои действия удостаивались такой оценки. Наверное, несколько лет назад, а то и больше. Я не слышала «ух ты», даже когда соглашалась на какие-нибудь странные штуки в постели с парнями, на которых мне было плевать.
— Эй, — помрачнела Бесси. — К нам кто-то идет.
Я думала, это какой-нибудь садовник. Или, на худой конец, Карл, но вскоре поняла, что по траве к нам шла Мэдисон. Она несла поднос с кувшином. За ней трусил Тимоти, сжимая в руках плюшевого хорька в охотничьей шляпе.
Случиться может что угодно. Особенно — на овеянном легендами Глубоком Юге, плавно вкатившемся в XXI век. Особенно — в фантастике «ближнего прицела». Особенно — у автора, который сам признается в интервью, что в его произведениях «мир настолько причудлив, настолько неподвластен логике, что заставить читателя поверить в предлагаемые странные обстоятельства, не так уж и трудно». Немыслимые — но странно правдоподобные сюжеты. Невероятно обаятельные герои — взрослые, которые хотят оставаться детьми, и дети, готовые взвалить на свои плечи груз взрослых забот.
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.