Ни закона, ни жалости - [70]

Дельталет тоже должен реагировать, но в нем мы ограничены креслами и не имеем возможности перемещаться. Тем не менее я решился.

– Не попадаем. В скалу летим, – вычислил траекторию капитан.

– Бери управление на себя, – приказал я. – В нужный момент просто бросай машину вниз, и все. Сможешь один справиться?

– Справлюсь. А вы?

Я не стал объяснять свою мысль, поскольку времени на это мне никто отпустить не озаботился. Капитан сам все увидит. Подготовившись, я убрал бинокль в футляр, повесил на шею ремень автомата и только после этого отстегнул ремни безопасности. Вываливаться или вообще выпрыгивать из «тележки» я не хотел. Удерживаясь за кресло, свесился в правую сторону, смещая центр тяжести машины, и дельталет тут же послушно стал клониться вправо, повинуясь моей тяжести не хуже, чем он повиновался управляющему треугольнику. У меня от такой удачной воздушной акробатики даже появилась мысль, что стоит попробовать таким образом полететь дальше, а потом и двигатель завести, чтобы выбраться на то заснеженное плато, откуда мы вели наблюдение. Но я вовремя сообразил, что управлять двигателем с заднего сиденья Волоколамов не сможет.

– Точно летим! – констатировал Волоколамов.

Я успел запрыгнуть в кресло и пристегнуть ремень безопасности, когда капитан начал пикировать. Ну, что-то в этом роде… Пикировкой в полном смысле этого слова завершение нашего полета назвать было нельзя – угол сближения с верхушками деревьев в последний момент был все же выровнен и сведен до острого. Потом последовал удар, слегка затормозивший полет, но не остановивший его. «Крыло» все еще было в небе, а «тележка» уже таранила вершины елок. Я побоялся, что мы пролетим скалу, и тогда падать будем на камни, – и сам взялся за треугольник. Резко дернул его на себя, преодолевая сопротивление рук капитана Волоколамова. Удары, визг, треск, скрежет – все это слилось в единый звук крушения. Жалко… Мне этот дельталет очень понравился, и мог бы, наверное, послужить нам и в других операциях.

От сильного удара по шлему в голове зашумело, и я невольно зажмурился. А потом перестал ощущать что-либо…

* * *

– Тридцать Первый! Тридцать Первый!

– Здесь я, капитан. Ты сам как?

Глаза я все-таки открыл. Хотя сразу увидеть перед собой что-то, кроме мохнатых еловых лап, не сумел. Видимо, я был какое-то время в приличном нокауте и еще не вышел из сопутствующего ему состояния «грогги», то есть не все правильно соображал. Будто стремительно выныривал с большой глубины. Но разговаривать я уже мог, хотя слова произносились медленно и голос был такой, словно я говорю в большую кастрюлю. Радовало хотя бы то, что я это явственно осознаю – значит, не совсем еще конченый человек.

– Сам не понимаю. Но радуюсь тому, что могу дышать. А вы как, товарищ подполковник?

– Скорее всего, никак. Сейчас головой потрясу – и приду в себя…

Головой-то я потряс, но вот вторую часть обещания выполнить не смог, то есть в себя не пришел, потому что глаза снова затуманились от острой боли. Казалось, что тысячи, если не миллионы еловых иголок воткнулись в мозг и шевелятся на ветру. Но я не желал быть игольчатой елкой. Переборол боль усилием воли и стал медленно осматриваться. Кажется, я наконец-то вынырнул… Начал и дышать, и соображать. Я по-прежнему находился в своем кресле. Тележка застряла среди еловых стволов прочно, как с силой вбитый клин, и не шевелилась. «Крыла» надо мной не было – видимо, осталось где-то позади, а «тележка», оторвавшись, пролетела дальше. На плече у меня, вызывая неудобство, лежал металлический профиль, раньше выполнявший роль стойки и крепления крыла. Может быть, он сломал мне ключицу, потому что в ней ощущалась острая боль – впрочем, не критическая.

Я осторожно обернулся. К моему удивлению, ни кресла второго пилота, ни самого пилота у меня за спиной не оказалось. Но голос Волоколамова мне точно не померещился. Правда, доносился он не из-за спины, а из наушника «подснежника», а это говорило, что я мог потерять второго пилота где-то в пределах пары километров. Связь и тогда работала бы.

– Никифорович, ты куда спрятался? Бросил командира в беде…

– Это не я, товарищ подполковник. Это меня спрятало. Вы пролетели под упавшим деревом, только шлемом стукнулись слегка. А мне это дерево поперек груди попало… Так что руки наверху остались. А ремни на кресле оказались сверхпрочными, крепче болтов крепления. Болты вырвало, и меня вместе с креслом повесило на стволе. Кресло тяжелое. Тяжелее, чем я думал. Меня стягивало со ствола, пришлось расстегнуть ремни и освободиться. Сейчас сижу верхом на стволе.

– Далеко от меня?

– Метров пять-восемь вас не догнал. Но тележку вижу сквозь ветки. А вас не вижу… Хорошо, кстати, что движок раньше отвалился, а то бы меня вместе с креслом о него ударило.

Двигатель дельталета располагался как раз за спиной второго пилота. Можно сказать, что Волоколамову повезло. Но везет всегда достойным везения, это я давно усвоил. А невезучий человек обычно бывает сам виноват в своих неприятностях.

– Как твой гипс?

– На месте. Использую вместо кобуры – засунул под него пистолет. Автомат остался в дельталете. Будете выбираться – посмотрите; если там, может, прихватите…