Ни стыда, ни совести [сборник] - [40]

Шрифт
Интервал

Но что-то тем не менее подсказывало мне: этого мало, чтобы понести такое наказание.

Кроме того, был еще один вывод, не менее важный: приобретенный мною опыт серьезно менял мой взгляд на мир. Ни одной статьи не было посвящено любви! А между тем она, появившись в моей жизни, изменила все. «В самой любви нет никакого смысла, но она придает смысл всему остальному» — кто это сказал? Нет ничего удивительного в том, что встретив ее, я перестал писать — и выше я уже объяснял почему. Я обрел гармонию в себе — и самое страшное, что сделал Дервиш, заключалось в том, что он уничтожил все то, что составляло эту гармонию, отняв у меня ее.

Мало что, в общем-то, изменилось — по-прежнему нужно было найти последнюю статью, хоть это была и не «Стыд и совесть»; возможно, надо почитать Коран или Хайяма — и тогда моя память заговорит.

7

В гараж я вернулся уже затемно.

Только улегся, позвонил Урман:

— У тебя все в порядке?

— Да… Был на сайте.

— Я тоже там был. Неплохой трафик.

— Это не важно.

— Нашел что-нибудь?

— Не знаю… Скорее нет. Но это точно не «Стыд и совесть». Думаю, надо искать последнюю. Завтра вывешу на главной объявление, может, у кого-то что-то осталось… Сегодня сил не хватило.

— О’кей. Я тоже поищу. А насчет второй версии?

— Какой второй версии?

— Поступка, который мог инспирировать все это. Твоего поступка. Помнишь, о чем мы говорили?

— Не знаю. Не думал об этом. Спать хочу.

— Ладно, завтра поговорим…

Я вырубился, проснулся утром, посмотрел на часы — около одиннадцати, потом снова заснул и проспал до обеда.

Поднялся — и вдруг вспомнил о Насте.

Что с ней? Где она сейчас? Возможно, ее пытают или… или ее уже нет в живых… И все из-за меня!

Я, в чем был, бросился к выходу. Вернулся, схватил куртку и телефон. Выскочил на улицу.

Звонок!

— Слышь, земляк, мы вроде договаривались?

Я понял, кто это. Сглотнул ком в горле.

— Ты слышишь там или нет? Если через час тебя не будет на Гончарной, 4, пеняй на себя. Развлечемся с твоей сестренкой. А потом на помойку. Ты понял?

— Слышь, ты, шестерка, — в тон ему ответил я, неожиданно для себя. — Дай мне главного.

Послышалось какое-то шушуканье, потом шум, как будто трубку прикрывали рукой. Невнятные голоса.

— Ты что, не пон…

— Дай главного.

В трубке что-то заскрипело, какой-то голос — другой, ровный и спокойный — сказал:

— Да.

— Слушай меня. Вы отпускаете мою сестру. Отвозите ее туда, откуда взяли. И приносите ей извинения — в той форме, в какой она сочтет нужным. Это во-первых. Во-вторых, вы забываете о моем существовании. Навсегда. И тогда я вас не трону. Если этого не произойдет, вам будет плохо. Очень плохо.

Человек на том конце провода неожиданно рассмеялся.

— Условия ставишь?

— Что-то непонятно?

— Да все в порядке с твоей сестрой. И проблему разрулили уже. Взяли ее, чтобы с тобой поговорить, но теперь в ней нет надобности. И вправду оказалось, что ты никого не любишь…

— Зачем вам со мной говорить?

— Не боимся мы смерти, брат, — продолжал голос спокойно. — И на сходе сочли, что то, что ты сделал, справедливо. Хотим понять, как ты это сделал. Тебе все равно недолго осталось, может, поделишься?

— А вы уверены, что вам это надо?

— Надо, брат. — Человек на другом конце провода снова рассмеялся. — Мы все там будем, но, может, тебя вообще убить нельзя? Если так, то лучше договориться…

Мне отчего-то стало страшно. Да, не только я свой сайт читаю. Но этого не может быть, не может быть никогда…

— Возвращайте сестру. Тогда поговорим.

Я дал отбой.

Ничего они с ней не сделают. Им нужен я, а не она. Возможно, их заверения в том, что «проблему разрулили», и блеф — они наверняка хотят отомстить, да и, может быть, получили задание от моего тестя…

Кстати, о тесте.

Отчасти, чтобы отвлечься, отчасти, чтобы навести хотя бы какой-то порядок в мыслях, я отыскал среди вещей кипу газет, оставленных Вакуленко, и стал читать все, что было посвящено Пешнину. Большие деньги, большая политика, неудавшиеся покушения, единственная дочь, попавшая в автокатастрофу — ничего нового в этом не было; но я хотя бы знал его теперь в лицо. Мог ли он заказать меня уркам? Мог. Да и не только им. На то, что СМИ помогут мне, полагаться полностью нельзя — если меня убьют, он легко уйдет от ответственности. Невозможно представить себе, чтобы такой влиятельный человек не смог устранить какого-то никому не известного интернет-писателя (да и известного тоже) — значит, либо он хочет, чтобы я погиб каким-то изощренным образом, либо он действительно не может. Последнее кажется предпочтительным — но быть под защитой Дервиша (конечно, в этом все дело) одновременно и приятно, и страшно.

Как же мне поступить? Во всяком случае, не каяться. Если бы он мог меня уничтожить, меня бы не оправдали. На воле у меня гораздо больше возможностей. Это значит, его можно вообще игнорировать до поры, как и этих криминальных типов. Я должен сосредоточиться на главном. А главное теперь — найти «Хайяма».

Разумеется, я должен был думать о сестре. Убедиться, что с ней все в порядке. Не знаю почему, но я был уверен, что ее уже доставили домой в целости и сохранности, и ни один волос не упал с ее головы…

Звонок.


Рекомендуем почитать
Ашантийская куколка

«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.